Читаем На Двине-Даугаве полностью

На Двине-Даугаве

— Нет, ты большой. Для большого тоже нездорово. Одним словом, я не курю. — Он задумчиво почесал бровь, посмотрел внимательно на потолок и наконец закончил: — Правда, иногда друзья ко мне приходят… Ну, те курят, прямо-таки дымят, как фабричные трубы. Мы что-нибудь придумаем. Пусть курят в печку. Вон какая печка стоит, открой дверцу и пожалуйста, кури сколько… как правильно сказать?.. сколько влезет!

Оставшись наедине с Оттомаром Редалем, Гриша не знал, о чем бы с ним поговорить.

А дядя Оттомар не торопился с разговором. Он прохаживался по комнате, внимательно поглядывал на Гришу, молчал.

— У меня мать красивая? — спросил его Гриша.

— Красивая, — не задумываясь, ответил Оттомар.

— Да она ж не молодая.

— Ну, и что ж? Все равно красивая. Есть старики красивые.

— Мне учитель сказал… Есть у нас такой учитель — Голотский. Я думаю, ему можно верить. Он говорит: «У тебя мать красивая».

— Ну, ты ж сам говоришь: ему можно верить.

— А вот мне самому до сих пор невдомек было.

— Как? Что это — «невдомек»?

— Невдомек, что у меня мать — такая пригожая.

— А, да. Ну, это бывает: мы кой о чем не сразу догадываемся… «Невдомек…»

Это слово, видно, для него было новое. Выговаривал он его смешно: «не в домок».

Чтобы сделать ему приятное, Гриша сказал:

— Дядя Оттомар, вы хорошо говорите по-русски.

— Да, — согласился Оттомар Редаль. — У меня много русских друзей. Ты их скоро увидишь. Они прозвали меня — От. Ты тоже зови меня «дядя От». Так короче.

Мать сама принесла Гришины вещи от мадам Белковой, прижала на прощанье голову сына к себе и ушла на вокзал.

Гриша не мог ее провожать. Было восемь часов вечера, реалистам уже нельзя было выходить на улицу, а ему, с четверкой по поведению за год, приходилось быть осторожным.

У матери при расставании глаза были сухие, как всегда.

А Грише дядя От сказал, когда мать ушла:

— Не плачь.

— Разве я плачу?

Гриша провел пальцем по глазам:

— Ну, это они сами. Погодите. Сейчас пройдет.

Нет, не прошло.

Оттомар Редаль опять походил по комнате, поглядывая на Гришу, потом проговорил:

— Ну ладно. Я тебя сейчас утешу. Не буду откладывать. Хотел сюрприз сделать… нежданно, но уж все равно. Знаешь ты такого молодого человека, по имени Ян Редаль?

— Знаю, — безучастно откликнулся Гриша. Его всё еще томила дума о матери…

— Он приедет сюда. Будет у меня жить.

— А отец его где? Август Редаль?

— Отец… Ну об отце другой разговор. Ян приедет один.

— А зачем он уедет от отца?

— Я хотел поставить тут одну кровать, — сказал дядя От, не отвечая на Гришин вопрос, — а теперь вижу — нет. Вон у тебя плечи какие, на одной кровати вас обоих не уложишь. Надо поставить две кровати.

— Расходы, — печально сказал Гриша тем же тоном, каким говорила мать.

И дядя От в первый раз за весь вечер засмеялся по-настоящему; Гриша увидел его белые зубы, ровные, один к одному.

— Э, у тебя не только плечи, как у большого, у тебя голова, как у большого. Но я тебе сейчас дам ответ…

Он пощелкал пальцами, поглядел на потолок:

— Сейчас скажу. О! Вот: «Не в деньгах счастье».

— А когда ж приедет Ян? — спросил Гриша уже окрепшим голосом.

Оттомар Редаль добился все-таки своего: глаза у его гостя понемножку высохли.

— Когда? Как только его сюда привезет поезд.

— Ну, все ж таки? Завтра, послезавтра?

— Я думаю: после-послезавтра.

— Через два дня?

— Да.

Гришины мысли постепенно отвлеклись; лицо Яна вспомнилось ему совсем ясно: доброе, несмелое, славное!

— А что он тут будет делать? Учиться?

— Ну да. На слесаря. Я его устрою учеником в железнодорожные мастерские.

— Почему не в училище? — спросил Гриша, а сам втайне позавидовал Яну.

В железнодорожных мастерских небось жизнь занятней, чем в училище. И уж такого козла, как Стрелецкий, там не встретишь. И никого там не укоряют за поношенную куртку. Нет там таких людей, как Потап.

— Сейчас я тебе отвечу, — сказал дядя От и опять поглядел на потолок.

Через минуту он проговорил старательно:

— «Каж-дый свер-чок знай свой ше-сток».

— А я? Отчего у меня другой шесток, не такой, как у Яна?

— Понимаю твой вопрос. Он означает: твой отец — садовник. Янов отец был лесником. Ну что ж, тебя вывезло.

— Повезло?

— Нет, вывезло. Тебя вывез учитель… Шпаковский его фамилия, да? Ну, я слыхал про эту историю. Если б не Шпаковский, ты б в реальное не попал.

— Да там, в реалке, и другие есть такие же, как я. Там есть такой Озол, его наш директор хотел выгнать из училища за то, что он с заплатами ходит.

— Ваш директор — негодяй! Саношко? Грязный негодяй, черная сотня!

Оттомар Редаль еще некоторое время ругался — уже по-латышски. Глаза его светились такой затаенной яростью, что Гриша загляделся на него.

Потом сказал с уважением:

— Ух, вы и сердитый, дядя От! И, должно быть, сильный. Покажите ваши мускулы.