На Двине-Даугаве (Повесть о верном сердце - 2)

- Идет! - обрадованно крикнул Дерябин и заранее поставил на стол шашки; потом начал стягивать с себя куртку.

Гриша последовал его примеру, и борьба началась по всем правилам - в обхват, крест-накрест, без подножек.

Ну и здоров был Дерябин! Потяжелее, поплотней Шумова. Гриша был костист.

Друзья-противники возились долго... Осипший Дерябин шипел:

- Так сердце лопнет... Либо... либо уж ты меня скорей клади на лопатки, либо... либо я тебя.

- Да уж лучше я тебя!

Гриша изо всех сил рванул Петра, приподнял, тот затряс потерявшими опору ногами... и очутился на полу, на обеих лопатках.

- Я сильнее тебя, - не уступал Дерябин, отряхиваясь, - ты только выносливей. И ловчей...

- Это что ж такое?! - закричал Гриша запальчиво. - Так и не будешь учить уроков? Забыл условие? Слова не держишь?!

- Слово я сдержу, - ответил Дерябин и с тоской сел за арифметику.

Через три дня Гриша снова пришел к нему, и Петр опять предложил бороться.

- Это что ж, плата за мою помощь? - спросил Гриша.

- Нет. Это плата за мои мучения.

Дерябин, смеясь, обхватил Гришу за плечи, и борьба опять началась.

Эта история повторялась каждый раз перед приготовлением уроков. Так как обычно победителем оставался все-таки Гриша, в дневнике Дерябина начали появляться тройки. Наконец он получил первую четверку - по географии. И в его голову проникли честолюбивые мысли: захочет, он сам станет первым учеником. Он теперь садился за уроки даже и в те дни, когда не ждал к себе Гришу (не мог же тот приходить ежедневно).

А у Гриши за это время так окрепли мускулы, что ему иногда начинало казаться, что теперь они не хуже, чем у Оттомара Редаля: ну прямо железные.

Наконец, после колебаний, смущаясь, он напряг до отказа согнутую руку и показал дяде Оту:

- Ну, как?

- Очень, - ответил тот рассеянно, - очень.

- Крепкие?

- Очень... Слушай-ка, Грегор, у тебя хороший почерк?

- Нет. А что?

- Жаль.

- А что? Дядя От, а что?

- Ну, напиши мне на этой бумажке что-нибудь. Например: "У меня хороший почерк".

Гриша взял бумажку и начал писать, стараясь, чтобы буквы получались как можно красивей: "У меня хороший почерк".

Оттомар Редаль внимательно поглядел на написанное.

Потом сказал со вздохом:

- Нет. У тебя нехороший почерк. А у Яна и у меня самого еще хуже.

- А зачем вам это надо, дядя От?

- Надо было бы мне переписать одну... одну вещь.

- У меня есть друг. Никаноркин. Вот он перепишет - ну, загляденье! Я ему скажу.

- Нет. Ты ему не говори.

- Почему?

- Да просто так, не говори.

- Все-таки, дядя От, почему?

- Зачем ты спрашиваешь? Надо так. Сказано "не говори", значит не говори. И все!

Он поглядел на Гришу своими спокойными, широко расставленными глазами и закончил:

- К таким уж людям ты попал. В такую квартиру.

Ну да, к таким людям, в такую уж квартиру попал Григорий Шумов.

Ничего, люди хорошие. И квартира ему нравилась, здесь было куда лучше, чем у Белковой. Взять чисто побеленные стены; на них взглянуть было куда приятней, чем на оборванные обои в белковской квартире. И еда здесь обыкновенная, человеческая. Все здесь подходит для Гриши.

Надо только научиться молчать, когда нужно. Умеет же молчать Ян, а, должно быть, и Яну любопытно узнать кое о чем. Но он молчит, не спрашивает.

- И я буду, - сказал Гриша вслух. - Я буду молчать, как... как скала!

Он покраснел густо: вот так "помолчал"!

- Не надо, как скала, - проговорил Оттомар и положил свои большие руки на плечи Грише. - Надо, как человек... как человек с верным сердцем.

36

Ничего не говорил Григорий Шумов о Редале и его товарищах своим одноклассникам, даже Коле Никаноркину. Даже Вячеславу Довгелло!

И не потому, что не верил им - как раз им-то обоим можно было верить, - но не полагалось говорить. А раз не полагалось, значит кончено.

С друзьями-одноклассниками он беседовал совсем о другом. О чем же?

...У магазина Ямпольских Гришу окликнул Никаноркин:

- Стоп! Знаешь новость? - И вдруг замолчал.

Гриша посмотрел в ту сторону, куда устремлен был взор Никаноркина.

Навстречу им шла рыжая девочка. Гриша ее сразу узнал, хотя она и очень изменилась. В ней произошла просто-таки непонятная перемена. Вместо безобразных штиблет на ее ногах были козловые башмачки, короткий стеганый жакет ладно облегал ее фигурку; жакет был из дешевой грубой материи, но Гриша тогда еще мало разбирался в подобных вещах.

Она прошла мимо, не глядя, надменно подняв нос кверху.

- Ох ты-и! - восхищенно протянул Коля.

- Ты ее знаешь?

- Ну как же! Она около нас, по соседству живет. Это Нинка Таланова, дочка железнодорожного токаря. В пятом году токаря прогнали с работы после забастовки, - ух, Талановы и бедовали тогда, страшное дело! Капусту ели, одеться было не во что...

- А теперь?

- А теперь отец ее подался в Ригу, поступил там на вагоностроительный завод, хорошо зарабатывает. Прислал денег - и видишь: Нинку одели, как принцессу.

Принцесса не принцесса... но все-таки эта рыжая девочка была какая-то особенная. Не поймешь даже, почему, в чем тут дело.

...Значит, она тоже, как Гриша, живет в городе без отца. А может, и без матери.

Это как-то сближало Гришу с нею.

Но Никаноркин словно угадал его мысли: