На двух берегах

Госпиталь 3792, Лена, Стас, ротный, Степанчик - это все было как бы только вчера и почти сопрягалось с настоящим.

Теперешнее настоящее включало не только каждый его день. Оно состояло из блиндажа, в котором фрицы его били, пути до поезда, побега, встречи с Марией и Николаем Никифоровичем, потери их и из его одиночной борьбы. Блиндаж, где его били, стал вехой его совсем новой жизни, в которой прошлого не существовало. Прошлое было в жизни до блиндажа - прошлое осталось в его советской жизни, а нынешняя составляла как бы затянувшееся настоящее солдата, пропавшего без вести. И в это настоящее влезали воспоминания. Они приходили из тех разных слоев времени до блиндажа, путались, отодвигали друг друга, сталкивались, проникали друг в друга, так что получался какой-то хаос лиц, дел, событий. Приходили эти воспоминания из времени до фрицевского блиндажа, и на душе становилось горько, и сердце сжималось.

В конце февраля, когда он ушел еще дальше на север, в глухие совершенно места, так как после дела с теми четырнадцатью из облавы на него он считал, что ему надо как следует затаиться, а для этого следовало сначала подальше уйти, а потом прекратить на недельку активность, - так вот в конце февраля у него была стычка с другим противником.

Собственно, он не хотел этой стычки и уклонялся от нее, как мог, на этого «противника» жалко было тратить патроны, да и убивать этого «противника» тоже было крайне жалко. Но пришлось.

В поздний, все еще новолунный, морозный вечер, когда чуть подтаявший днем от солнышка снег наверху схватился в наст, он услышал волчий вой.

- Так! - сказал он, останавливаясь. - Вы, ребята, держитесь лучше подальше. - Я, конечно, еда. Я для вас даже очень много еды. Но эта еда вам но по зубам. Предупреждаю на полном серьезе.

То ли волки гнались за ним, идя по лыжне - лыжня ведь тоже пахла человеком, - то ли он сам вышел в ним, и они учуяли его запах, но скоро, примерно через час, часто оглядываясь, он заметил огоньки их глаз.

Он наддал, волки тоже наддали, держась от него на довольно почтительном расстоянии, он не знал, сколько их; когда он оглядывался, судя по огонькам, он полагал, что их штук пяток, но ведь их могло быть и больше: не все же волки смотрели на него, когда он оглядывался, дескать, пожалуйста, считай нас!

Что он мог, что он должен был делать в этих обстоятельствах?

После боя в роще прошло часов тридцать, он, поспав за эти сутки всего ничего, сделал уже километров полтораста, но все равно следовало уходить, уходить, уходить, через каждые десять-пятнадцать-двадцать километров меняя направление, чтобы сбить тех, кто за ним охотился, с толку, чтобы не напороться на засаду, не попасть в ловушку, которую ему могли подготовить. Поэтому уйти в лес, возле кромки которого он сейчас двигался, залезть на дерево и переждать до рассвета, рассчитывая, что волки бросят его, он не мог.

- Не могу! Не могу я это сделать, ребята, - сказал он волкам- Обстановка такова, что никак, совершенно никак не могу.

Патронов у него было мало, да и стрелять вверх, чтобы попытаться просто напугать волков, означало рисковать, излишне рисковать: ночью выстрелы слышны далеко, и, откуда ты знаешь, кто может их услышать, что из этого потом выйдет? А может, где-то недалеко дорога, а может, по этой дороге кто-то едет - те же полицаи по каким-то своим сволочным делам? А тут выстрелы! А кто это стреляет? А почему стреляет? А вот одиночный выстрел - это не стрельба: человек подумает, что ему могло и показаться.

Волки же между тем пока не бросали его, а под утро стали приближаться. И их прибавилось. Наверно, останавливаясь и воя, а может, и воя на ходу, они давали сигналы тем, кто был от них недалеко, собирая других для такой трудной охоты.

Ему же под утро следовало сделать хорошую передышку, чтобы и поесть, и отдохнуть, так как впереди был день, который нес неизвестно что, может, такой же новый бой, как в роще, а может, что-то и похуже. И он должен был быть готов к такому дню.

- Вот что, ребята, вот что, - сказал он, подойдя к лесу и вы-

305

сматривал дерево потолще, возле которого он хотел поесть и, стоя, опершись об него, подремать часок-полтора. - Охота у вас не получится. Если бы среди вас был Акела, он бы это понял и увел вас добром, а так… Так придется кем-то из вас пожертвовать, и никуда от этого не денешься! Никуда!

Можно было, конечно, забраться на дерево и втащить туда мешок с едой, чтобы она не досталась волкам, поесть и подремать там, держась за какой-то сук, ну а потом? Потом опять уходить от волков? Пока бы он дремал, они бы сидели недалеко, да подвывали, да созывали новых, и он потом должен был бы слезать у них на виду, и кто мог сказать, что они именно в этот момент не бросились бы на него - сразу всей стаей.

Нет, этот вариант его не устраивал. Был, на его взгляд, один-единственный вариант, дельный вариант - напугать и накормить их так, чтобы они от него отвязались.

- Что ж, что ж, жаль, но никуда не денешься, - сказал он, останавливаясь и снимая винтовку.