На двух берегах

Костерок отбрасывал им на лица неровный, перебегающий свет, но даже в этом свете было хорошо видно, как разгорелась и от водки, и от захватившей его мысли рожица Степанчика - серые глаза расширились, смотрели просительно и с ожиданием разрешении, на чумазом лбу и на коротком носу у него от возбуждения выступили капли пота.

- Ну скажи, скажи, - поддержал его Андрей, а ротный определил:

- Только быстро.

Степанчик поднял свою кружку и, водя ее у губ Стаса, начал:

- Вот ты ответь, ну-ка, ответь, задавала, угадаешь, - отдаю свою порцию: почему петух…

Но Стас, отодвигая голову от кружки, показал Степанчику на его зашморганный обшлаг рукава шинели:

- Почему ты не пользуешься платком? Или хотя бы пальцами?

Свободной рукой Степанчик сделал отчаянный жест.

- Опять дразнится!

- Давай, давай! - подбодрил Андрей. Как ни глупо это было, но он хотел узнать про петуха. - Плюнь ты на него. Так почему петух что?

- Почему петух поет? Вот что! - наклонившись, Степанчик уперся своим лбом в лоб Стаса. - Почему петух поет? - Побыв так, лоб в лоб со Стасом, он откинулся и подбоченился, а кружку поставил перед собой. - Это тебе не про абитуриентов.

- А черт его знает! - Стас смотрел, мигая, в огонь. - Может, от радости. Славит, так сказать, мир божий. Или нет - от отчаяния, что не убежит из лапши.

Дав им всем минуту подумать, Степанчик заявил Стасу:

- Эх ты, тюря несоленая. А еще образованный. А еще студент. Простого вопроса отгадать не можешь!

Вопрос, конечно, был страшно глуп, но эта глупость как-то неудержимо и требовала отгадки.

- Так почему? - настаивал Андрей. Водка хорошо уже согрела ему живот и навевала благодушие. - Ну, скажи же, скажи. Иначе я буду думать и думать. Скажи, Степанчик.

Степанчик, надменно посмотрев на Стаса, демонстративно вытер обшлагом нос.

- Да потому, что у петуха много жен, - Степанчик захохотал, - и… много жен и… и ни одной тещи! Вот почему, - выпалил он торжествующе.

Ротный хмыкнул, подмигнул Андрею и приказал Степанчику:

- Наливай остатки! Работай. Тоже мне, большой знаток жен и тещ!

Они съели все, что приготовил им Степанчик, съели и кашу, хорошо напились чаю, подремали, осоловело закрывая глаза, а потом ротный, странно трезвый, собранный, жесткий, собираясь на КП батальона, вытолкал их:

- Топайте, ребята. И чтобы к утру во взводе все было готово! Чтоб все было в ажуре! Проследить, чтобы набили магазины. Проследить, чтобы к атаке у каждого автоматчика было по четыре - не меньше чем по четыре - магазина!..

- Я философию постиг! Я стал юристом. Стал врачом! Увы, с усердьем и трудом и в богословие проник, - заявил Стас Андрею, когда Андрей подошел к нему, возвращаясь из обычной поверки своего участка.

- Опять полезешь? - спросил он.

- Ага. Человек должен же как-то развлекаться. От одних серьезных мыслей можно с ума сойти. Ничто так не сводит с ума, как серьезные мысли. Поэтому время от времени о них надо забывать. Полезли на пару?

- Не могу бросить людей. И ты считаешь это развлечением?

- То-то быть в рядовых! - засмеялся Стас. - Теперь эти. Ну-ка, лезьте, где должны сидеть, - приказал он, обращаясь к патронам и сажая их в обоймы. - А насчет твоего вопроса о развлечении, считаю ли я это развлечением, так есть, как говорил мистер Оскар Уайльд, мудрая истина: простые радости - это утехи сложных натур. Правда, он плохо кончил, но… - Стас не договорил.

Так как эти дни они были в обороне, Стас взял себе в забубенную голову раз в несколько ночей вылезать из траншеи на ничью землю и, окопавшись там в какой-нибудь воронке, ждать в ней рассвета. С рассветом же, когда поднимался туман и только начинала просматриваться немецкая сторона, он, осторожно выдвинув винтовку на брустверов, припав к ней, ловил цели.

Как это всегда бывает на фронте, находились немцы, которые, запоздав доделать какие-то дела в темноте, уже при рассвете то ли перебегали откуда-то из тыла, то ли, наоборот, спешили в тыл или перебегали, или торопливо шли, пригнувшись, вдоль своего переднего края. Вот эти-то цели и ловил Стас.

Фокус заключался в том, что немцы от своей передовой траншеи в первые минуты рассвета еще не различали наш передний край и, естественно, полагали, что с него не различается и их передний край. Поэтому-то в эти короткие первые минуты рассвета они чувствовали себя в достаточной безопасности, чтобы идти или бежать по открытым участкам. Но, выдвинувшись метров за сотню, а иногда и дальше вперед, Стас их видел. И убивал. Во всяком случае, если он попадал в немца, то уж, конечно, выводил его из строя - он стрелял из немецкого карабина немецкими же разрывными пулями.

Сейчас он как раз и набивал эти патроны в черными головками на концах пуль, с черными же капсюлями в тонкие немецкие обоймы-пластинки.

Узнав об этих вылазках Стаса, ротный сказал Андрею:

- Прекратить самодеятельность! А если его фрицы утащат? - ротный не хотел неприятностей со «Смершем». - Или он переползет к ним сам? Ты у него в душе был? Ты…

- Глупости! - перебил Андрей. - Стас не из тех, кто перебегает. И даже если я ему скажу, он не послушается.