На дыбе. Русский исторический детектив

Определяется, каким чинам на оные ассамблеи ходить, а именно: с высших чинов до обер-офицеров и дворян, также знатным купцам и мастеровым людям и знатным приказным. Все названное относится к женскому полу — женам и дочерям.

Лакеям или служителям в те апартаменты не входить, но быть в сенях или где хозяин определит.

Пусть сия инструкция, написанная канцелярским языком (и чуть кое-где автором в стиле упрощенная), не заставит думать моих современников, что язык предков был несколько коряв и сух. Это все равно как отдаленные потомки стали бы судить о языке нашей эпохи по какому-нибудь указу Думы или инструкции о пользовании мясорубкой.

Нет, язык Петровской эпохи был сочен, выразителен, ясен. Ведь близилась эпоха од Ломоносова, эклогов Сумарокова, великолепных стихов великого Державина и божественного Пушкина.

* * *

Но вернемся на ассамблею Петра в Летнем саду. Шел 1723 год.

Очаровательная Авдотья

Государь прошелся для начала два круга с Императрицей, потом немного танцевал с другими. Отдышиваясь, опустился в кресло.

Тут же подлетел лакей с подносом. Государь отмахнулся:

— Принеси ка мне водки! Меньшиков одобрил:

— И то! Хорошо, ха-ха, с похмелья, заместо огуречного рассола. — И запросто, на правах старого знакомца обратился к проходившей мимо красавице с громадными чёрными глазищами: — Авдотья Чёрнышёва, ты, оказывается, знатно танцуешь. Где училась?

Авдотья вежливо присела перед Государем и не смущаясь, смело отвечала:

— Так у нас в доме содержится немец Винтер, который танцам учит. — И кокетливо улыбнулась. — Приходите и вы, Александр Данилович, будем вместе постигать. — И упорхнула на свое место, в углу галереи.

— Вот чертова баба! — с восхищением проговорил Государь. — Ловкая да отчаянная, кажись.

Светлейший князь, умевший проникать в желания Государя, с легкостью произнёс:

— Мин херц, Бог тебя не простит, коли такую красоту вниманием не наградишь…

В тот же миг вновь заиграли музыканты. Меньшиков пересек зал и под носом английского посла, склонившегося к Авдотье, схватил её за руку и приказал:

— Беги к Государю. Желает с тобой, дурой, танцевать, — и строго посмотрел на англичанина: — У сей красавицы есть ревнивый жених, который уже зарезал трёх её ухажеров.

Англичанин смертельно побледнел и заспешил прочь.

Свидание

Авдотья Чёрнышёва, жгучая брюнетка, источавшая всей своей натурой истинно дьявольское лукавство, славилась красотой и откровенным беспутством.

Танцуя с ней. Государь вдруг испытал не только приятное возбуждение, но и непонятное, с юношеских лет забытое любовное волнение. Танцуя менуэт, Государь спросил:

— Ты, Авдотья, была в гроте, куда я ставлю греческие и римские антики?

— Нет, Государь, не была! — соврала Авдотья, понимая, к чему кавалер разговор клонит.

Так я тебе покажу статую мраморного Венуса, которую мне почти за две сотни ефимков Кологривов в Риме купил. Она названа мною Таврической. Теперь же отправляйся в грот и ожидай меня там.

Авдотья покорно наклонила голову и тихо, с мягкой покорностью молвила:

— Да, Государь…

Свидание в гроте состоялось. Оно было полно притворных клятв в вечной любви, фальшивых восторгов и прочей чепухи, которая является обязательной приправой к объятиям, как рюмка водки к обеду.

Но прошло немного времени, и Пётр с горечью раскаивался: «Зачем этой гнусной распутнице Авдотье назначил в гроте?»

Последствием свидания стала жесточайшая болезнь, носящая имя богини любви.

Связи случайные

Минуло несколько месяцев.

Как вспоминал царский лекарь Христофор Паульсон, «Государю сей недуг причинял мучительные запор в моче и рези. Однако он о том никому не сказывал и даже не давал того приметить воздержанием от горячительных напитков и соблюдением необходимой диеты. Он кушал и пил, работал и веселился так, что никто не подозревал о его болезни».

Но гонорея не насморк, сама по себе не проходит. Болезнь делалась все нестерпимей. И необъяснимая застенчивость продолжала владеть Государем.

— Выхода нет, — решил, наконец, он. — Буду сам себя лечить. Анатомию я изучил, знаменитый Бургава из Лейдена давал мне уроки, зело восхищался моим умением вскрывать покойников. Великий анатом Фридрих Рюш читал мне лекции. А сколько операций я не токмо посетил, но и помог сделать? А себя уж вылечу…

После сего монолога, обращенного к самому себе, Государь вызвал придворного ювелира, приказал:

— Изготовь ка, братец, полдюжины тончайших катетеров.

Ювелир немец вопросительно поднял голову:

— Золотых или серебряных?

Государь на мгновенье задумался: «Из золота бы, конечно, лучше, да ведь, подлец, украдет сколько-нибудь металла сего!» Вслух произнёс:

— Из серебра, да срочно!

Затем позвал камердинера Постнова. Вдруг ласково предложил вина, доверительно произнёс:

— Послушай, Федор, тут, понимаешь, один дипломат занедужил венериной болезнью, запор у него в моче и рези острые. Зазорно ему перед лекарями открываться. У тебя нет ли кого из знающих хорошее лечение?

Камердинер сразу понял, о каком «дипломате» речёт Государь, на мгновенье задумчиво собрал морщины на лбу и вдруг с угодливостью произнёс: