На этом берегу

— Вода очень теплая, — словно чужим, изменившимся голосом, произнес Гилд, и продолжил с трудом. — Здесь очень красиво, природа, цветы и все такое, наверно поэтому… здесь расслабляешься.

Он замолчал и внутренне сжался, словно ожидая удара. Он уже был готов к худшему, к тому, что придется выслушать грубость, а затем уйти.

Риан в который раз поблагодарил природу, которая поскупилась на склонность к румянцу, иначе лицо его полыхало бы всеми цветами побежалости, выдавая крайнюю степень смущения.

— Да. Тут хорошо. — Выдавил он из себя в ответ.

Встретиться взглядами им оказалось сложнее, чем в бурю одной рукой свернуть парус. Но когда это, наконец, произошло, Риан крайне удивился подавленному виду Гилда, ему даже показалось, что в темных глазах сородича притаился страх. Гилд испугался? Нежели заметил? Риан судорожно сглотнул. Надо было что-то срочно сказать, как-то пояснить ситуацию пока не поздно.

— Я тут один много лет… понимаешь, люди не в счет. Они чужие, а тут свой… Я просто забыл как велико значение прикосновения… у нас.

Он отчаянно пытался найти нужные слова, такие чтоб не показались ни пошлостью, ни вульгарностью.

— Ты прости меня… если сможешь.

Казалось, в горле открылся вулкан и по языку стекает раскаленная лава.

Гил истолковал его слова по-своему и в первый миг смертельно побледнел. Ему хотелось уйти под воду и больше никогда не всплывать. Затем пятна лихорадочного румянца выступили на скулах, благо его кожа позволяла краснеть. Не будь он в воде, ему показалось бы, что земля уходит из под ног. "Значит, — пронеслось в голове, — Риан все заметил, и теперь пытается объяснить мне свое прикосновение. Он может подумать, что я такой же, как те мужчины, видеть которых мне доводилось среди людей".

— Это ты меня прости… — ели вымолвил он. — Я не хотел… я не знаю, почему так вышло.

Похоже, одиночество неблагоприятно сказалось не только на моральном облике, но и на умственных способностях, потому что Риан никак не мог взять в толк, за какое прегрешение оправдывается Гилд. Он поглядел на друга с подозрением, ожидая какого-то подвоха. Но голос у Гилда странно дрогнул.

Может быть он так смутился своих шрамов?

— Да не расстраивайся ты так, — пробормотал Риан не впопад. — Тоже мне… Хочешь я и тебе сведу рубцы?

Сказал и сразу пожалел об этом. И вовсе не потому, что дал невыполнимое обещание. Еще несколько часов назад он даже не задумался бы о своих словах. Но после того, что с ним произошло… Что, если теперь он всегда так будет реагировать на Гилда? Как тогда прикажешь лечить, не прикасаясь?

Риан окончательно запутался в собственных рассуждениях, заблудившись в причинах и следствиях как густом непроходимом лесу. Одно было хорошо, пока он размышлял, тело успокоилось. Но кто знает, надолго ли? Риан начинал понемногу сам себя бояться.

С Нэнвэ они спали в походе под одним одеялом, мыли друг друга в бане, перевязывали, не испытывая никаких чувств, кроме приязни и заботы. Впрочем, к Гилду он испытывал то же самое. Одиночка-альв, всеми гонимый, раненый и бесприютный, вызывал в нем острое сочувствие, даже какую-то нежность, какую испытываешь к брошенному ребенку, который в холодный день пришел просить хлеба под чужой порог. В былые времена Риан чувствовал настоящую душевную боль, когда видел в городах таких вот малышей-оборвышей.

У альвов никогда не было зазорным, чтобы один мужчина пожалел другого за понесенные физические или моральные страдания, у людей все было прямо противоположно. Но Риан раньше никогда не задумывался над этим фактом. А видимо, следовало.

Предложение залечить рубцы в первый миг обрадовала Гилда. Во-первых, это был уход от прежней темы, дающий понять, что Риан не злился на него, а во-вторых, он бы не отказался избавиться от шрамов. Раньше, такое никогда не приходило ему в голову, он бы и не стал ни у кого просить, но тут Риан предложил сам. Гилд уже вздохнул было свободнее, и чуть улыбнулся, чтобы согласиться и поблагодарить друга, но вдруг с ужасом понял, что принять предложение не может. Если Риан будет залечивать рубцы и прикасаться к нему, то все повторится. К страху, растерянности и непониманию того, что происходит, прибавилась еще и картинка того, как Риан проводит рукой по его телу. Впечатление было таким ярким, что Гилд снова почувствовал острое, щемящее напряжение. Теперь он готов был сбежать или заплакать. Однако на этот раз ему удалось успокоиться, и воля взяла верх над плотью. Больше он не мог играть в странную игру недомолвок.

— Риан, — произнес он решительно, глядя другу в глаза, — я, правда, не знаю, почему так среагировал, когда ты коснулся меня. Прости… Если не считать ран, то я вообще не помню, когда ко мне кто-то прикасался. Я всегда был один, ты сам сказал, люди не в счет… даже поговорить не с кем, рассказать… для всех чужой, и это в лучшем случае, а в худшем — враг и нелюдь.

Он помолчал немного, собираюсь с мыслями: