На этом свете (сборник)

В конце апреля в одну из ночных смен Петя снял мутное стекло, прикрывающее Доску почета в токарном цехе, и разрисовал угольком фотографии ударников труда. Ташевский, Елтышев, Тишин, Семипятницкий… Петя давился от едкого хохота и рисовал им кошачьи усы, дымящуюся трубку, рога. Глумливый уголек не щадил никого. И не важно, плохие они были люди или хорошие, волна чистого озорства все списывала, все прощала.

Утром на заводе началась паника. К обеду приехали особисты, начались допросы. Допрашивали старательно, с кнутом и пряником, облили холодным потом всю ночную смену. Вызывали и Петра, но что возьмешь с курносого пацана. Никто на него не подумал. Доску почета сняли. Так бы и вышел он сухим из воды, если бы сам умел выверять длину своего языка. Кто-то настучал, а Петя всерьез испугался. В первые дни марта он подался в бега. На восток, за Урал, все дальше и дальше. А на следующий день на завод приняли новую учетчицу. Потухли в токарном цехе пары масла и железа – их заменил запах лаванды. Так состоялась их вторая невстреча.

Через два дня умрет тиран, невинную историю с Доской почета забудут, начнется новая эпоха.

Лидочка продолжала трудиться на заводе, после работы ходила в вечернюю школу, ночами рисовала грифельным карандашом бесчисленные портреты рабочих людей. Внезапно проснувшаяся страсть к рисованию вычерчивала ее тонкую, чистую, беспокойную натуру. Петр уезжал все дальше и дальше, в самую глушь великой страны. Валил лес, шоферил, токарничал, иногда подворовывал. Жирная жизнь сочилась меж пальцев, утекали дни и недели, как вода, вдалеке остались северный город, завод и Галерная улица.

И с этого момента завертелось колесо незначительных совпадений, связывающих двух людей тончайшей нитью, простых и ясных, как божий день, исключительных, чья эфирная природа не ограничена рамками места, времени и расстояния. Метафизика предопределенности заявила о своих правах и больше ни на секунду не выпускала из виду Лидочку и Петра.

Когда молодой парень, затерянный в линиях недостроенной магистрали «Тайшет – Лена», напрягая мускулы, выравнивал ломом стальной рельс, когда дрожали ноги и тошнило от дикой усталости, тогда Лидочка в летнем Ленинграде, бодрая и свежая, как ягненок на выпасе, ощущала вдруг вялую сонливость во всем теле. Невидимая рука мазала ей веки медом, мысли густели, становились тяжелыми и неповоротливыми, громоздясь в сознании клейким комом. И хотелось скорее добраться до дома и упасть без сил на кровать.

Когда Петр в хмельном вечернем бараке наливался яростью и хватался за нож, сметая со стола кружки, бутылки, затертые жирные карты, тогда Лидочка внезапно просыпалась среди ночи и взволнованно замирала, прислушиваясь к собственному сердцу. В такие ночи необъяснимая тревога не давала ей заснуть до утра.

Когда взрослеющий мужчина маялся поутру, не в силах усмирить естественный бунт плоти, то и белокурая девушка испытывала прилив сладкой неги внизу живота. Щеки ее наливались краской, а глаза улыбчиво блестели, и ей хотелось творить глупости, отдавая себя всему светлому чистому миру, принимая от него незамутненный поток природной страсти.

А еще были сны. Их души уносились в параллельный мир без ландшафта, без привязки к действительности, и не было на всем белом свете ничего, кроме двух незнакомых и самых родных людей. Тончайшая связь друг с другом определялась интуицией, и для подтверждения ее истинности не требовалось никаких доказательств. Иррациональность любви. И в этих снах становилось совершенно ясно, что если они никогда не найдут друг друга, то жизнь будет прожита зря, впустую пролетят годы; да и сама жизнь дана им свыше с единственной целью – встретиться, отыскать, стать единым целым, продолжить себя в этом единении… и обрести истинное бессмертие.

В этих снах Петра неотступно преследовал запах лаванды – легчайший аромат ее волос, а Лидочка с головой тонула в полных ведрах его серых, внимательных глаз. Утром окружающий мир разрывал на лоскутья таинственную ткань сна, в воспоминаниях оставались только куцые обрывки, неясные образы, но щемящая тоска в сердце не позволяла забыть их окончательно, а запах лаванды и серые глаза прорывались из предсонья и намертво застывали в глубинах памяти.