На фейсбуке с сыном

В этот момент на экране появилась надпись «Просим прощения за временные технические неполадки». И меня это не удивило: свобода свободой, но налогоплательщику в аду трудновато внушить, что свобода слова важнее, чем его абонемент. Особенно учитывая, что у нас в Адском совете по делам телевидения, радиовещания и интернета, который PROFI называется, преобладают коммуняки, а они к пропаганде относятся серьезно, хотя, конечно, никакие они не профи. Таким образом, Эрих Фромм, охваченный непонятным для меня безумием — учитывая его несомненный атеизм, — передачу закончил, ибо надпись «о кратковременных технических неполадках» закрывала экран телевизора еще долго — до самых новостей после завтрака, которые начинаются в десять.

А я с этими «техническими неполадками» так перенервничала, что спать уже не могла и решила подслушать какую-нибудь исповедь для успокоения души. Я знаю, сыночек, что это не очень хорошо, и поступаю так с ощущением греха, но любопытство и тоска по земной жизни так меня снедает, что ничего не могу с собой поделать. А то, что я подслушала на этот раз, после прерванного «неполадками» Фромма, очень в мое настроении вписалось. Молодая женщина немыслимой красоты в юго-западной Польше встала на колени перед исповедальней и начала исповедоваться. Сначала перекрестилась, потом стала говорить. И исповедь ее звучала как стихи. Потому как что же это, если не поэзия, когда женщина на исповеди декламирует:

— Отче, в смущении я и печали: Ибо вчера повстречала я ксендза, Он нам читал Закон Божий в школе. Он не узнал меня — я изменилась. Он не узнал — я стала другая. Все на него мы тогда молились. Он же почти на меня не смотрел. Был он всегда бесконечно галантным, Очень воспитанным и элегантным, И соблюдал он дистанцию строго. И на сегодняшний день стал прелатом.. Я про стихи говорить с ним хотела И о любимом мною ребенке. Он же мне стал намекать про отдых Где-то со мной в апартаментах. Отче, я просто не знала, что делать. Мир для меня просто рухнул, отче. В ад ему будет прямая дорога. Как Вы считаете, правда, отче?

В эту минуту священник, внимающий ее исповеди в клетке исповедальни, велел ей говорить потише. А потом стал упрекать, не стихами, а приземленной прозой взволнованного капрала, что «она смертельно грешит, очерняя уважаемого прелата», и что ребенок у нее внебрачный, о чем весь приход знает, а многие прихожане «возмущены ее вольным поведением, и некоторые так прямо называют ее проституткой».

Я Тебе, сыночек, не стану говорить, что у меня в душе относительно этого мудака, так называемого духовника, проснулось — Ты хорошо знаешь свою старую мать, можешь сам догадаться. Глаза женщины в первую секунду наполнились слезами, и я думала, что она сейчас с колен встанет и убежит из храма, но произошло нечто необычное. Она вытерла слезы руками — без каких-либо украшений, в том числе обручального кольца — и спокойно, не выказывая своего унижения, продекламировала дальше:

Знаю, что Бог — он везде и всюду. Церковь же, знаю, придумали люди. Бог меня слышит, и правду Он знает, Знает, что я клеветать не умею. Я никого очернять не хотела, Даже про ту мою бабу-соседку, Что проституткой меня называет, Слова дурного я не сказала, Хоть у нее за душою-то много: Геник приходит к ней в воскресенье, Фрэнк — тот по вторникам, В среду — Гжешек, По четвергам — тот сапожник Антек, В пятницу — Болка, который пекарь. А по субботам бывает с мужем. И ничего — я молчу об этом. Мало ли — вдруг ей любви не хватает. И осуждать ее я не буду. А в воскресенье при всем приходе

Исповедь, после Причастие — что же!

Я же с мужчиной была любимым,

Только одним — много лет прошло уж.

И от любви народился ребенок —

Мой самый лучший, самый любимый.

Это неправда, что он внебрачный!

Мы сочетались браком пред Богом.

Бог был в ту ночь рядом с нами, отче.

Бог — он везде.

Пожалуйста, отче...