На фейсбуке с сыном

Короче говоря, не видать мне Марии Магдалины. И Магдалины Анастасии Д. Это наполнило меня глубокой печалью и разочарованием. Но жизнь — она ведь в большинстве своем из печали и состоит (хотя это, возможно, потому, что я нахожусь здесь, в аду). И этому можно и нужно сопротивляться, печаль свою разными способами обманывая. В этом убеждении я и поскакала со всех ног в полночь первого сентября 2011 года в бар, где купила настоящее красное «Мальборо», свернутое добросовестными рабочими фабрики «Филип Моррис», и бутылочку доброго восемнадцатилетнего виски. В долг — но бармен, хоть и не совсем поляк, мне доверяет, а значит, никаких проблем не возникло. Экономить в связи с неотозванным решением Неба стало бессмысленно. Впрочем, я это разочарование переживу, а Небо когда-нибудь опомнится. Я подожду. Времени-то у нас навалом — и у меня, и у Неба.

Иногда я время ненавижу. За то, что оно течет так безнаказанно, То быстрее, то немножко медленней. И всегда в одном направлении. Кто бы это ни придумал — идею эту я нахожу неудачной. Так и сентябрь, стало быть, 2011 года потек в направления октября. Как и все предыдущие сентябри с того момента, как придумали календарь. В четверг, 22 сентября, я думала о Казичке. Он, когда родился, был очаровательным — совсем не такой, как Ты. «Самый прекрасный выблядок на Мокром», — как однажды выразился о нем в умилении Леон. Но ваш отец не мог быть объективным, тем более что это был первенец, которого я ему подарила. Хотя на самую вершину необъективности он поднялся уже с Тобой. Когда восторгался Тобой младенцем — это было ярким доказательством того, как сильные эмоции мешают работе мозга. Потому что Ты, сыночек, был самым страшненьким младенцем, какого только можно себе представить. А Леон Тобой залюбовался.

Потом октябрь наступил, принес с собой предчувствие зимы — как весной уже иногда чувствуется лето. Я скучала по желтым осенним листьям, умирающим на земле, по запаху мха в лесу, по первым хрустальным коронкам изо льда на паутинках, по мешкам картошки, которые заготавливают на зиму, по банкам с грибами на полках в нашем подвале, по капелькам воды в стеклянной трубке, приклеенной воском к большой бутыли с вином из боярышника, которое как раз доходило и становилось очень вкусным к моим именинам — 20 октября.

Ноябрь начался для меня спокойно и радостно. Я думаю, это меня согревали мысли моих близких о том, как украсить в Торуни мою могилу. Такие мысли-то — они греют, как священный огонь. Тебя, сыночка, на могиле не было — но Твою печаль и тоску я чувствовала, особенно когда поздним вечером после работы Ты пришел на маленькое кладбище во Франкфурте-на-Майне и на безымянной могилке возле часовни зажег лампадку и положил белую розу. И потом плакал, украдкой вытирал слезы и рассказывал мне свои последние новости. А встав с колен, закурил и, пристально всматриваясь в огонек лампадки, вспоминал наши общие с Тобой дела и события. Но сторож кладбища, немецкий турок, Тебя прогнал, потому как даже первого ноября Ordnung muss sein,порядок прежде всего, и если написано на табличке, что кладбище работает до двадцати одного часа — то до двадцати одного часа и ни минутой дольше.