– Эй-би-си-ди… на фиг иди, – услыхал он и брякнулся на битый кирпич, спасаясь от выстрелов.
– Хитрые, как контуженные лисы!
Чего же они раньше не стреляли? – прячась за остатки стены, палил в противника из пистолета Колян.
– А мне все до баобаба! – достал автомат Вовчик, но почувствовал, что сзади его похлопали по ноге.
Обернувшись, в первую минуту никого не увидел, но, опустив глаза, встретился с яростным взглядом стоявшего на четвереньках человека, который, зарычав, выбил у растерявшегося Вовчика автомат и болезненно впился зубами в ногу, опрокинув на раздолбанный кирпич и распластанного на нем Покемона.
Услышав вопли, Колян перестал стрелять и в растерянности глядел на кучу копавшихся тел, из центра которой доносилось затухающее:
– Е-к-л-м-н…
В чувство его привел мощный удар в челюсть, а потом по руке.
Пистолет улетел в неизвестном направлении, а безоружный Колян остался один на один со здоровенным татуированным головорезом в рваной майке, с наколотыми над сосками буквами: «О» и «К».
Подергав щекой со шрамом, Колян выбросил вперед кулак, метя в горло, но угодил в богатырскую грудь, уловив краем уха сдавленное: «е-е-е» из сплетения пыхтящих у его ног тел.
«Как Покемона плющит…» – пропустил он удар и сам врезал ногой, между делом отметив, что из кучи-малы идет слабый сигнал: «к-э-э-э…» и слышится собачье гавканье.
Джинн-Толик в это время заламывал Коляну руку, для разнообразия стуча коленкой по его животу.
Склонившись к копошащимся телам, любопытный Колян услышал: «л-э-э-э…» – и с наслаждением опустил каблук на верхнюю часть ступни татуированного придурка, подумав при этом, что «О» и «К» – это, видать – «Офигенный Козел».
Раскрыв рот в форме буквы «О», Джинн-Толик завопил и, почувствовав толчок стриженой башкой в область грудной клетки, присоединился к общей массе тел, расслышав откуда-то снизу выстраданное: «м-э-э-э».
Перекрестившись, Колян с разбега бросился в кучу-малу, нанеся этим последний штрих в картину Репина «Свальный грех по-шалопутовски», услышав при падении хрипло-сипящее: «н-э-э-э» и подумав про Покемона, что он явно уже не мужик…
Пустая канистра на двадцать литров, сама того не ве дая, соприкоснувшись с головой джиповского водилы, кроме ужасного гула, произвела еще один эффект – загнула ему извилину, и, вдосталь набегавшись от партизанского комбайна, он догадался забраться в «Кировец», куда следом за ним заскочили и братки.
Будто железные гладиаторы, сшибались трактор с комбайном, двигаясь постепенно в сторону деревни, где получивший задание гоблин сосредоточенно гонялся за собачим насильником, а Барабас – за гоблином.
– Шо-o таке? Уроды! Какого хрена технику гробите? – свалив наконец «мамкиного» телохранителя и заламывая ему руку, хрипел участковый, но, ясное дело, его никто не слышал.
Следом за сельскохозяйственной в деревню ворвалась, вернее, вползла, бывшая легковая.
«Запорожец» на спущенных колесах со скоростью усталой черепахи преследовал БМВ, несшийся чуть быстрее безногого крокодила.
У дома деда Пашки враги скучковались, и во время сражения чья-то подлая рука метнула гранату, которая точно угодила в сортирный резервуар. Раздался глухой взрыв, и выбежавший во двор дедок с ужасом увидел, как гениальное создание Джинна-Толика, за которое дед Пашка хотел выдвинуть его на Нобелевскую премию, заполняется чем-то маслянистым и черным.
– Что такое? Что такое? – суетился он, с содроганием прикидывая, как жить дальше.
А за забором кипел рукопашный бой.
– Мо-о-чи! Мо-о-чи-и его-о! – раздавались с улицы крики сражающихся.
Подоспевший Барабас, с помощью направлявшегося в шоп, но так и не попавшего туда Мишани, принялся внедрять общественную нравственность на подведомственной территории. Потирая ушибленные бока и разбитые носы, нарушители правопорядка постепенно становились пацифистами, о чем и сообщил своему бывшему командиру Мишаня.
– Отставить выражаться! – одернул подчиненного прапорщицкий лейтенант.
– Това-а-рищ участковый, – умело проводил партийную линию Пшенин, скромно прикрывая ладонью подбитый глаз, – это просто классовый обмен мнениями…
«Со школы, что ли, непонятки между пацанами?» – почесал кулак о кулак радетель нравственности и гуманизма.
– А технику чего гробите? – указал на комбайн и трактор.
– Не гробим, а перегоняем к дому кулака и мироеда Кошмарова.
«Ну если Кошмарова, то пусть хоть вообще ее расшибут», – успокоился Барабас, пока Мишаня, со словами «Ну ты, крутой, как чефир в бутылке», заканчивал катавасию, добивая несгибаемого Коляна.
Окончательно остановил побоище душераздирающий вопль шалопутовского «голубя мира» – деда Пашки, идущий из самой глубины исстрадавшегося его организма.
– Бли-и-и-н! Да кто же мне котлован-то загадил?
Вся гоп-компания ломанула к нему во двор, попутно сметя Покемоном забор. Дон Чезаре, как самый продвинутый, сунул палец в маслянистую жидкость, затем понюхал его, потом в задумчивости лизнул и потрясенно прошептал:
– Не-е-фть!!! Клянусь святым партбилетом Пречистой Девы Марии!..