На фига попу гармонь...

Сама Mари готовилась к отъезду на единственном оставшемся в живых «мерседесе» и вспоминала яркие моменты спасения из огня…

Руки спасителя… Его глаза… Его лицо…

Задыхаясь от счастья, перебирала в памяти его слова и что ответила сама.

Немного оклемавшийся после жестокого прессинга своей ненаглядной слонихи Кошмаров со скоростью буровой установки ковырял лопатой землю, мечтая, что скоро станет нефтемагнатом.

Его арестованный кобель, сидя на цепи, тоскливо разглядывал торчащую из ямы хозяйскую задницу, вспоминая недавние приключения из 131-ой статьи УК.

* * *

На следующее утро первыми держали прессу в руках представители двух самых любознательных организаций страны – мафии и прокуратуры.

Почти все областные и районные газеты напечатали статьи о задержанных шпионах, а журнал «Чекушкинск тудей-растудей» поместил фотографии прокурорского работника с копытами и Барабаса – с горой оружия и задержанными лазутчиками.

Журналисты воспевали Барабаса и тарасовского областного прокурора, под чьим чутким руководством даже серые мышки – типа следователя районной чекушкинской прокуратуры раскрывают преступления.

«В участковые, что ли, пойти? – грустил прокурорский работник, разглядывая фотографию, на которой снялись егерь, Барабас с висевшим на нем диверсантом, рядом генерал при всех регалиях и два фээсбэшника, державших под руки шпиона. – Рожа! Рожа-то какая наглая! – размышлял, разглядывая Барабаса следак. – И этот его берет!» – разорвал страницу с порочащим прокуратуру снимком.

Ту же самую фотографию, где был изображен ее Мишаня с распухшим носом, нежно сжимала рука Мари.

«Бедненький… Кто же его так?.. Ну, бандиты… Шпана тарасовская, – целовала изображение своего милого. – Закажу в редакции его портрет, отдельно от этой разудалой гоп-компании», – решила она.

Стертая с носовой части корвета и Мишаниного сердца Дунька, с таким же распухшим, как у бывшего дружка, носом, рыдала, вспоминая своего смуглого друга, и мечтала о встрече.

«Надо ехать в Москву», – вытирая платком глаза, услышала стук в дверь. «Кого еще нелегкая принесла?» – пошла открывать и обмерла, не веря своим заплаканным глазам.

– Ду-у-ни-а-а! Ай ла-а-в ю-у! – с порога протянул ей букет  – обнял свою суженую.

Много позже, сидя на берегу речки, бойфренд рассказал ей, что в Москву прилетел его босс, беседовал с русским генералом, и в результате всех отпустили, кроме «слепого» шпиона.

– Джек направился домой, а я – к тебе, – обнял свою любимую, поцеловав ее в щеку. – Сначала поживем в Шалопутовке, а потом махнем ко мне в Америку, – рисовал перед ней радужные перспективы.

– Билли! А может, останемся жить здесь? – несмело предложила она.

– Надо подумать! – широко улыбнулся негр. – Глюкалка – это, конечно, не Миссисипи, но тоже речушка – о’кей!

– А вон Мишаня плывет, – указала на лодку Дуняха. – Давай спрячемся, что-то не хочется с ним сейчас разговаривать.

Егерь сидел на веслах спиной к берегу, поэтому не видел влюбленных, да, честно сказать, ему было и не до них.

Он вез музыкальный инструмент отцу Епифану.

Чуток покумекав, Мишаня догадался, что Митяй спер гармонь у попа, потому что раньше она принадлежала ему, а тот обратно не продавал, как Митяй ни просил. Поэтому в сердцах и написал: «Фиг найдешь свою гармонь», решив пропить ее в Гадюкино у баб Тони. Но перешел дорогу человеку в плаще, за что и поплатился головой.

Отец Епифан, увидев свою вещь в целости и сохранности, аж затрясся.

– Го-о-споди! – перекрестился он на угол с иконами. – Слава Тебе! – вытащил из ящика старинного комода отвертку, открутил на гармони нижнюю планку с нацарапанным на ней «иероглифом» и достал оттуда стодолларовую купюру.

Помахав оной перед распухшим Мишаниным носом, благостно произнес:

– А то вот все говоря-а-т: «На фига попу гармонь…»

А я в ней от матушки попадьи тайник устроил…