На Фонтанке водку пил… (сборник)

В 1928 году в Россию приехали господа Кендзо Мидзутани и Macao Енекава и были представлены Ахматовой в Фонтанном доме. Енекава произвел на нее особое впечатление тем, что переводил на японский Толстого и успел перевести всего Достоевского. В следующий раз господин Енекава приехал в Ленинград вместе с сыном уже в 1962-м и, нанеся визит на улицу Ленина, был потрясен рассказом Анны Андреевны и Ирины Николаевны о трагической судьбе и гибели в ГУЛАГе Николая Николаевича. Внучка Пунина Аня Каминская вела в это время экскурсию в Александро-Невской лавре, и Енекава с сыном сочли необходимым приехать туда и познакомиться с ней…

— Вот какой у тебя дед, — сказала Ане Анна Андреевна как о живом…

Близкие называли Ахматову Акума. Это тоже след японских влияний. Акума — существо женского рода, связанное с нечистой силой, обладающее, кажется, особыми свойствами защиты, прозрения и мести. Р. казалось, что Акума недалеко ушла от эллинских эриний, грузинских али и наших русалок. Русалкой представлял молодую Ахматову Николай Гумилев…

В первый раз в шутку Акумой назвал Анну Андреевну В. Шилейко. Это случилось, когда к нему в гости в Мраморный дворец Ахматова пришла вместе с Н.Н. Пуниным и его маленькой дочкой. Ребенку понравилось странное имя, и по возвращении домой Ира стала его повторять. Так и пошло. И Ахматова этому не противилась. А от Ирины Николаевны привычка передалась ее дочери Анне. «Милой Ане, Акумцу, от старшей Акумы», — надписывала Анна Андреевна свою фотографию. Она считала, что это японское прозвище таинственным образом ограждает ее от лагеря и тюрьмы…

В библиотечке Ахматовой была книжка переводов из японской поэзии, небольшая по формату, но пухлая, в красном переплетце, такая же ГИХЛовская, 54 года, как та, которую Р. привез из Ташкента и всегда держал на виду. Анна Андреевна отдавала предпочтение переводам Веры Марковой из поэтов позднего Средневековья и читала вслух Л.К. Чуковской:

Первый снег в саду.
Он едва-едва нарцисса
Листики пригнул…

Нищий на пути.
Летом весь его покров —
Небо и земля.

И поля, и горы —
Снег тихонько все украл —
Сразу стало пусто…

— Теперь вы, — и передавала книжку.

Так кричит фазан,
Будто это он открыл
Первую звезду…

Верно, в прошлой жизни
Ты сестрой моей была,
Грустная кукушка…

На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер…

Кимоно, которое прислал брат, было опять черное, с красным подбоем, матовый рисунок почти не читался, а со спины, под самой шеей, брал на себя внимание красный кружок, может быть, знак заходящего солнца…

— А кимоно живо? — спросил Р. у Анны Каминской.

— Боюсь, что да, — загадочно ответила она.

— Где оно, если не секрет?..

— Где-то прячется…

— Взгляните на него, Анна, пожалуйста, взгляните!..

13

Праздным туристом влекся Р. по древнему Киото, бывшей столице Японии Хэйанке, «городу мира и покоя», но покоя и мира не было у него на душе. Сама культурная эпоха, с которой сводили его опытные экскурсоводы, называлась эпохой Хэйан, и всякое высказывание, тем более стиховое — а от него требовалось стиховое высказывание во славу юбиляра, — невольно корреспондировалось с традиционной японской перепиской, полной умолчаний, зашифрованных смыслов и других поэтических фигур. Образцовые кавалеры и дамы обступали его, образцовые дружбы оживали в исторических примерах, образцовая верность касалась приезжей души…

Поясница болела все больше, и Р. совершал все большие глупости. В Нагойе залез в ванну и еле из нее выполз. Ему грозила полная обездвиженность, а в условиях японских гастролей это было уже не идиопатическим отклонением от нормы, а полным идиотизмом. Умные артисты, почувствовав недомогание, спешили обратиться к нашему начальству, те — к фирме г. Окава, и, в соответствии с договором, больных водили к японским врачам. А Р., в соответствии с советской литературой, свою инвалидность старался победить силой духа и вьетнамской мазью «Звездочка»…

Наконец, прозрев на примере артиста Н., Р. хотел было справиться о лекаре у кого-то из фирмачей, но нарушить протокол поэтапных обращений ему не дал замдир Рома Белобородов. Проявляя гуманное внимание к скрюченному, Рома организовал для Р. визит к доктору Сенда.