На фронтах Первой мировой

Но не тут-то было. Они в упор не замечали, а точнее замечали, но игнорировали очевидные изменения сложившейся стратегической обстановки. К выступам в Пикардии и во Фландрии прибавился выступ на Марне, что значительно увеличило общую протяженность фронта и требовало больших дополнительных сил (которых не было. – С.К.) для их удержания. Да сами эти выступы обеспечивали союзникам удобные исходные районы для контрударов по флангам германских войск. Непрерывным потоком во Францию прибывали американские войска, вооружение и военная техника. К началу июля их численность достигла 1 млн человек. А силы германской армии слабели на глазах. Сами же генералы вынуждены были в большинстве батальонов расформировать четвертые роты. Они с тревогой отмечали падение морального духа некогда несокрушимого германского солдата. 9 июля даже Людендорф вынужденно докладывал военному министру и кайзеру о растущем числе случаев дезертирства, проявлении трусости, открытого неповиновения командирам. Особенно этим грешили прибывшие из России и Украины войска, которых Брестский мир и русская революция развратили окончательно. Осложнилось и стратегическое положение всех Центральных держав после неудачного наступления австрийцев на Итальянском фронте. В этих условиях можно было думать только о прекращении всякой наступательной стратегии и о переходе к жесткой обороне на всех фронтах со спрямлением, всяческим сокращением линии фронта. Тысячу раз прав А. Зайончковский, который писал: «Казалось бы, наиболее правильным было вовсе отказаться от наступательных действий и добиваться сносных условий мира, так как ясно было, что победа Германии невозможна, а ее разгром неминуем».

Нельзя сказать, что в Германии не было трезвых голов. Уже знакомый нам статс-секретарь ведомства иностранных дел Р. Кюльман, имевший собственное мнение и по вопросу Брестского мира, 24 июня заявил в рейхстаге: «Войну нельзя закончить лишь чисто военными средствами». Но что тут началось. Публикация текста речи была запрещена, а имевшие на дипломата зуб еще со времен брестских переговоров Гинденбург и Людендорф добились его отставки. Сами они продолжали верить и настаивать на продолжении наступления, явно переоценивая результаты прошедших операций. К тому же они прибывали в полной уверенности о неспособности англо-французских войск к наступательным действиям в этом году, даже с помощью американцев. Именно до полного сосредоточения американских войск Людендорф «допускал производство еще одного удара, чтобы склонить к миру противника». Его поддерживал и давний патрон. Гинденбург в своих послевоенных мемуарах писал: «Ослабление, голод, “яд пропаганды”, внутренняя борьба в государстве, все это грозило привести Германию к гибели. Только военный успех мог дать выход из этого тяжелого положения. Я не только определенно желал с его помощью достичь счастливого конца, но и надеялся на это». Меня до сих пор поражает слепота этих вообще-то умных людей и талантливых, успешных военачальников. Людендорф, оправдывая себя, уверенно заявлял: «Условия для этого (наступления. – С.К.) были налицо – мы все еще находились в периоде наступления». Сие означало, что стратегическая инициатива находится в руках германцев. Но полководец такого уровня должен был видеть всю шаткость сильно пошатнувшейся конструкции. Последующие события покажут, что удерживать так фетишируемую стратегическую инициативу удастся всего три дня с начала организованного им нового наступления.

Новое наступление станет и последним германским наступлением в Первой мировой войне. Оно окончательно подорвет способность некогда «победоносной армии рейха» к каким бы то ни было победоносным действиям. А начиналось все, как обычно. Людендорф опять нарисовал перед кайзером картину разгрома английских армий во Фландрии, для чего требовалось то же знакомое отвлечение оттуда резервов противника. Отвлекать он их решил ударом в районе Реймса. Примечательно, что каждая такая германская операция проводилась всю южнее, все дальше от вожделенного берега Ла-Манша. Мелочь, но на войне мелочей не бывает, и мне почему-то кажется, что к этому времени и сам Людендорф, и Гинденбург, и кайзер, и вся военно-политическая элита Германии, не говоря уж о простых солдатах и обывателях, в душе больше надеялись на чудо или, как ни странно, на русский «авось».