На фронте затишье

Снова хрустят под ногами сухие кусты. Ветки цепляются на шинель, царапают руки… Перехожу на медленный шаг: чем тише идешь, тем охотнее уступают дорогу кусты и деревья.

Кажется, я окончательно раскис от усталости. Ноги гудят, перестают слушаться. Кружится голова… Побыть бы в этом лесу весной или летом. Когда не будет вокруг ни взрывов, ни выстрелов, ни окриков постового. Побродить бы здесь просто так, от нечего делать. После грозового дождя… И чтоб пахло вокруг не вонючей тротиловой гарью, а свежим бодрящим озоном.

До блиндажа добираюсь разбитым и обессилевшим. Часовой не окликает. Ждет, когда подойду вплотную. Значит, узнал издали. Кто сейчас на посту? Кажется, это Егоров. Ночью он стоит часовым и одновременно ведет наблюдение за противником. Утром мы берем у него данные, приплюсовываем к своим и передаем Кохову. Кохов — начальнику штаба. А капитан Петров докладывает командиру полка.

Все это похоже на пожарную лестницу: Егорка — мы — Кохов и так далее все выше и выше. А вот «пожарники» мы одни. Это мы добываем самые свежие, самые горячие данные о противнике, которые требуются Кохову в пожарном порядке. Ему неважно, что нам приходится частенько играть с огнем. Изволь докладывать ему каждые четыре часа. И точка!

— Сань, организуй покурить, — просит Егоров, когда я подхожу к блиндажу.

— Я же не курю.

— Знаю. Стрельни у кого-нибудь.

А у кого я стрельну, если все спят вповалку? Выдергиваю кончиком ножа готовый погаснуть фитиль. По подошвам ботинок, торчащим с нар, отыскиваю Смыслова, чтобы прикорнуть с ним рядом.

— Юра, подвинься.

Смыслов молча переворачивается на спину, поднимает голову, бессмысленно таращит на свет заспанные глаза.

— Ты чего?

— Ничего. Вернулся от Кохова.

— А-а! — Он отодвигается, освобождая мне место, и вдруг начинает говорить зло и отрывисто:

— Нечего к нему ходить ночью! Не пойду больше. И ты не ходи. Не ходи.

И в самом деле — зачем так часто гоняет нас Кохов? Ведь если что и случится ночью, Грибан без него примет меры.

«Надо, чтобы я постоянно был в курсе. Я поддерживаю связь со штабом полка и бригады», — объяснил Кохов причину ухода с высотки. По нашим донесениям он составляет сводки и передает их в штаб. Это попятно. Но начальнику разведки, наверное, полезнее быть тут — на высотке, видеть своими глазами, что здесь происходит… Однако, капитан приказал, а наше дело солдатское — выполнять, что приказано.

— Юр, ты спишь?

Смыслов приподнимается на локте. Пламя коптилки освещает его лицо, на котором выделяются воспаленные глаза с распухшими и покрасневшими веками.

— Ты думаешь, Кохов пользу приносит? Черта с два, — говорит он, уставившись на огонь. — Я не первый день его знаю. Мы для него прикрытием стали. В общем, надоели мне эти экскурсии.

Оказывается, мы с Юркой думаем одинаково. Ему тоже все надоело.

«Товарищ капитан, на батарее без перемен», — часто докладываем мы Кохову и ни с чем возвращаемся обратно. Чтобы сказать эту фразу, нам приходится ползать по полю под пулеметным огнем, а в балке опасаться каждого кустика. А собственно, для пего?

— А как же быть? — спрашиваю я Юрку. — Ведь капитал приказал. Приказ мы должны выполнять.

Смыслов понемногу успокаивается. Но говорит по-прежнему со злостью в голосе:

— Поговорим с Бубновым. Он наш командир взвода. Мы вместе с ним приданы батарее Грибана, а не Кохову. Так командир полка приказал. Я своими ушами слышал. Пусть Бубнов и Грибан найдут нам другое дело. В охранение поставят или в траншеи пошлют к саперам — мне все равно. Лишь бы пользы побольше было… В общем, давай поговорим с Бубновым. Он человек. Он поймет. А Кохов…

Юрка машет рукой и поворачивается на бок к стенке лицом. Он не договаривает свою мысль. Но я понимаю, что он хотел сказать о Кохове. Юрка, пожалуй, прав…

Мне спится лохматый лес. Я продираюсь через него вперед и вперед, а деревья, широко расставив сильные лапы-ветки, все встают и встают на пути. Они хватают меня за полы шипели и тянут назад — в кусты. Среди них и мой старый знакомый — исковерканный осколками дуб. Вот оп, прихрамывая, забегает вперед и, загородив дорогу, наставляет мне в грудь свои обрубки-сучки. И тут же по его команде кряжистый соседний дуб обвивает и намертво стискивает мою ногу хрустящими холодными ветками. Я падаю навзничь и замечаю между деревьями фигуру Кохова.

«Поднимайсь! — кричит он каким-то странным сдавленным голосом. — Вставай!» От его крика деревья шарахаются в стороны, и только калека дуб еще крепче хватает меня за шинель, за руки, за ноги и тянет, тянет куда-то вниз. Я пытаюсь сопротивляться и… просыпаюсь.

Меня стаскивают с нар.

— Вставайте! Освободите место!

Передо мной лейтенант Редин.

— Отогреться надо ребятам, закоченели в окопах, — объясняет оп. — Вы пока на полу устройтесь. Утром они уйдут…

На наши места залезают саперы. Один из них не дождался, когда освободится место, прикорнул у порога. Пока нас будили, он заснул как убитый. Я сажусь с ним рядом на землю и мгновенно засыпаю опять.

«ЯЗЫКИ» С НЕБА

В разведку! Мы с Юркой идем в разведку! И в какую — за «языком»!..