На главном направлении

Я несу командующему на подпись телеграмму и боюсь сбиться с пути. В утренней полутьме трудно найти нужный блиндаж.

Главным ориентиром раньше служил столб осветительной линии, с двумя рогами для фонарей. В конце октября он был еще цел. Через полмесяца ему осколком оторвало один рог. Комолый столб продолжал стоять, немного наклонившись в сторону реки. Он был весь иссечен бронебойными и зажигательными пулями. В половине ноября, когда, гитлеровцы, заметив движение под нашим берегом, обрушили сюда тонны смертоносного металла, столб поник еще больше. Но вот враг, решив сорвать нашу операцию, обстрелял позиции трехсотмиллиметровыми реактивными снарядами, и столб не выдержал. Он не упал, а, свалившись набок, уперся оставшимся рогом в землю. Так и торчит среди груды щебня и обломков, словно указатель дороги.

Ориентируясь в предрассветных сумерках на этот поверженный столб, я и вышел точно на блиндаж командующего.

— Зачем так рано? — спросил адъютант Чуйкова майор Климов.

Я показал телеграмму. Она адресована Верховному Главнокомандующему и сообщает о том, что защитники Сталинграда сдали в фонд обороны на танковую колонну «Сталинградец» шесть миллионов рублей. Телеграмму должен подписать командующий.

— Что, спит? — спросил я.

— Начальство не спит, а отдыхает, — пошутил Григорий Иванович и, тяжело вздохнув, добавил: — Уснул. Целую ночь ходил, думал… Спросил чаю, а пока я наливал, он уже…

Климов тихонько подвел меня к полуоткрытой двери. Командующий спал сидя, уронив голову на грудь. Накренившийся под ним стул стоял только на двух ножках… Наконец командующий пошевелился. Адъютант повернулся и тихо, на цыпочках, принес чай. Постояв несколько минут около генерала, нарочно стукнул о край блюдечка стаканом…

— Три раза подходил — не просыпается, а будить жалко…

17 ноября 1942 года

Оружейная мастерская дивизии Батюка разместилась в Банном овраге. Под высоким обрывистым берегом оружейники устроили подземный коридор. Справа и слева отсеки, а в самом конце — зал.

Меня много раз в этот подземный лабиринт приглашал Ваня Крушинин, но я не мог выбрать времени — и вот, наконец, вырвался. Первое, что мне бросилось в глаза, это прочность подземного строительства. Тут, как в хорошей шахте, сплошная крепежка, стойки заделаны в замок, распорки и потолочные перекрытия местами усилены дополнительными балками. Стены «главного зала» обшиты тесом. Высоко, просторно и чисто. «Катюши» — так прозвали здесь самодельные лампы из снарядных гильз — ярко освещают каждый уголок.

— Видно, у вас тут есть опытный крепильщик?

Передо мной высокого роста, здоровенный, немного хмурый на вид боец. Он посмотрел на меня, не торопясь поднес свою узловатую ладонь к козырьку.

— Рядовой Кочетков. Знакомое дело, по привычке, в охотку строил.

— А где же твой напарник? — спросил я Кочеткова.

— Сейчас придет, он с Петькой где-то возится.

Слово «Петька» он произнес иронически. Я не успел расспросить его все по порядку, как в штольне послышался топот конских копыт. Оглянулся и не мог понять, что творится. Конь задом пятился на нас. Поравнявшись с отведенным ему отсеком, он без особой команды завернул в него и, фыркнув, скрылся. Вскоре из отсека высунулась конская голова. Одно ухо перевязано бинтом.

— Это осколком ухо ему задело, — пояснил Кочетков, — теперь Петька у нас корноухий. Так, что ли, Петя?

Конь качнул головой и, взглянув на меня, снова фыркнул.

Вслед за конем вошел оружейный мастер Данило Романов. Положив минометную трубу у входа в отсек, он направился за плитой.

— Обожди, надорвешься. Я сам схожу, — попытался остановить его Кочетков, но Романов уже катил плиту полкового миномета — массивный металлический диск, диаметр которого больше метра.

Романову эта плита была явно не под силу, но он все же проворно катил ее на ребре до самого отсека.

Смахнув с лица пот, он принялся за ремонт миномета, то и дело приговаривая:

— Вот так, Петька! Ты меня сегодня Чуть-чуть не подвел. Вот так, Петька…

Конь, опустив голову, смотрел на работу своего хозяина и после каждого слова «Петька» настораживал ухо.

— А, наконец-то пришел! А я думал, ты совсем зазнался, — переступив порог, упрекнул меня Крушинин. — Ну как тебе наш лабиринт? Одну минуту… Я расскажу его историю, — сказал Крушинин, уходя в дальний отсек.

Ваню Крушинина знает вся дивизия. Сейчас его должность неопределенная. Официально ему приказано отбывать госпитальный режим. Месяц назад он был рядовым пулеметчиком. В одном бою осколок мины попал ему в живот, но он выжил. Сейчас Ваня пришел с переднего края, принес материалы для очередного выпуска окопного листка-«молнии» и фотоснимки для газеты. Сегодня же у него сеанс одновременной игры в шахматы.

«Ростовский чемпион» — так называют его товарищи. Перед войной Крушинин работал бухгалтером. Вырос он без отца, без матери. Трудовую жизнь начал с четырнадцати лет. Воспитывая двух младших братьев, он успел приобрести несколько специальностей — токаря, наборщика и бухгалтера.