На горах (Книга 1, часть 1)

Поздно вечером пришлось ему оставить приятную, милую семью, где блаженство он ощущал, где испытал высшую степень наслажденья души. И когда вышел он из доронинской квартиры, тоска напала на него, тяжело, ровно свинец, пало на душу одиночество... Мнилось ему, что из светлого рая вдруг попал он на трудную землю, полную бед, горя, печали, лишений...

Выйдя из гостиницы, стал на крыльце. Дождь так и хлещет, тьма стоит непроглядная, едва светятся уличные фонари, с шумом и звоном стучат крупные дождевые капли о железные листы наддверного зонта.

Сам не зная зачем, ровно вкопанный стоит на крыльце Веденеев. Все еще видится ему милый лик дорогой девушки, все еще слышатся сладкие, тихие речи ее. Задумался и не может сообразить, где он, зачем тут стоит, что ему надобно делать... С громом подкатил к крыльцу извозчик в крытой пролетке.

- Извозчика вашей чести требуется?

- Да,- бессознательно молвил Дмитрий Петрович и, не торгуясь, быстро вскочил в пролетку. Застегнув кожаный запон и сев на козлы, извозчик спросил:

- Куда прикажете?

- Туда,- махнув рукой к ярманке, оказал Веденеев и тотчас же погрузился в сладкие думы. С хитрой улыбкой извозчик кивнул головой и, не молвив ни полслова, поехал к мосту, а потом повернул налево вдоль по шоссе.

Едут, едут... Приехали в какую-то песчаную немощеную улицу... Своротили. Еще повернули, остановились перед большим, ярко освещенным домом.

- Приехали...- весело осклабясь, молвил извозчик.- Подождать вашу честь прикажете?

Занес было ноги вон из пролетки Дмитрий Петрович... но вдруг огляделся. Видит растворенные настежь двери, ведут они в грязный коридор, тускло освещенный лампой с закопченным стеклом. Едва держась на ногах, пьяным шагом пробирается там вдоль стенки широкоплечий купчина с маслянистым лицом. Осторожно поддерживает его под руку молодой человек, надо думать, приказчик, взятый хозяином ради сохранности. Заботливо, почтительно старому кутиле он приговаривает: "Полегче, батюшка Алексей Сампсоныч, не оступитесь - тут ступенька". А батюшка Алексей Сампсоныч, в награду за такую заботливость, хриплым голосом ругает приказчика на чем свет стоит. Огляделся Дмитрий Петрович и ровно проснулся.

- Куда ты завез меня? - напустился он на извозчика.

- Куда приказывали,- бойко тот отвечал.

- Когда я приказывал? Что ты городишь? - закричал Веденеев.

- Изволили сказать: "Пошел туда", я и поехал,- оправдывался извозчик.Дело ночное, непогода... "Туда" известно, значит, куда...

Стоявшая у подъезда толпа извозчиков во все горло расхохоталась. Залился смехом даже сам городовой, приставленный к дверям на всякий случай.

А из раскрытых окон слышатся звуки разбитого фортепиано, топот танцующих, звон стаканов, дикие крики и то хриплый, то звонкий хохот не одного десятка молодых женщин, сопровождаемый их визгом и руганью.

- На Театральную площадь, к Ермолаеву,- крикнул раздраженный Дмитрий Петрович.

- Так бы и говорили,- ворчал извозчик.- А то: "туда". Ночь, ярманка известно, куда в этакую пору ездят купцы.

- Без разговоров! - крикнул Веденеев. И всю дорогу отплевывался.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Когда Меркулов доплыл до Казани, там на Бакалде (Бакалда - казанская пристань на Волге. Иначе называется Устьем (реки Казанки). застал он небольшой пароход. Пароход совсем был готов к отвалу, бежал вверх по Волге к Нижнему. Тогда еще мало ходило пароходов, и Никите Федорычу такая нечаянность показалась особенным, неожиданным счастьем. На плохой конец двумя сутками раньше увидит он теперь невесту.

Сдав баржи надежному, испытанному приказчику, взял он место на пароходе и в самом веселом расположении духа ступил на палубу. Все ему казалось так хорошо, так красиво - и борты, и машины, и убранство кают, хоть в самом-то деле тут ничего особенного не было. Угрюмый капитан показался Никите Федорычу таким прекрасным, таким душевным человеком, что, познакомившись с ним, он с первого же слова едва не бросился обнимать его. Капитан, не говоря ни слова, с ног до головы мрачно оглядел восторженного купчика и подумал: "Должно быть, здорово хлебнул на проводах". Рабочий, что перетаскивал на богатырских своих плечах грузный чемодан Меркулова, показался ему таким хорошим и добрым, что он об этом высказал ему напрямик и подарил рубль серебром. Рабочий выпучил удивленные глаза на Меркулова, но, опомнившись, крепко сжал в увесистом кулаке бумажку и, наскоро отвесив низкий поклон щедрому купчику, бегом пустился вдоль по палубе, думая про себя: "Подгулял, сердечный!..