На горах (Книга 1, часть 2)

Столько было болтовни, столько было про Герасима сплетен, смутков ( Смуток - наговор, навет. ) и клеветы, что послушать только, так уши завянут. Когда же узнали, что он привез не холстинки, не сарпинки, а одни только старые книги, тогда вера в несметность его богатства разом исчезла, и с тем вместе и молва про его похождения замолкла.

По времени приходили к Герасиму старики изо всей окольности, из ближних и дальних селений. Кланялись ему, величали, звали на праздное после смерти Нефедыча место наставника. "Ты у нас книжный, ты у нас поученый, в писании силу разумеешь, жизни степенной - ступай за попа". Но, как ни улещали старики Герасима, как слезно они его ни упрашивали, он наотрез отказался. Горьким для души, тяжелым для совести опытом дошел он до убеждения, что право веры не осталось на земле, что во всех толках, и в поповщине, и в беспоповщине, и в спасовщине, вера столько же пестра, как и Никонова. "Нет больше на земле освящения, нет больше и спасения,- думал он,- в нынешние последние времена одно осталось ради спасения души от вечной гибели - стань с умиленьем перед спасовым образом да молись ему со слезами: "Несть правых путей на земле - сам ты, Спасе, спаси мя, ими же веси путями". Укрепясь в таких мыслях, Герасим стал крайним "нетовцем" ("Нетовщина" отвергает и таинство, и освящение, и общую молитву... По ее убеждениям теперь нет ничего. Оттого и получила еще в прошлом столетии название нетовщины.) и считал делом постыдным, противным и богу и совести делаться слепым пастырем стада слепых.

* * *

Годы шли один за другим, Иванушке двадцать минуло. В семье семеро ревизских душ - рекрут скоро потребуется, а по времени еще не один, первая ставка Иванушке. Задолго еще до срока Герасим положил не довести своего любимца до солдатской лямки, выправить за него рекрутскую квитанцию, либо охотника приискать, чтоб шел за него на службу.

Сказал о том брату с невесткой, те не знают, как и благодарить Герасима за новую милость... А потом, мало погодя, задрожал подбородок у Пелагеи Филиппьевны, затряслись у ней губы и градом полились слезы из глаз, вскочив с места, она хотела поспешно уйти из избы, но деверь остановил ее на пороге.

- О чем припечалилась, невестушка? - спросил он у нее.

Долго не хотела сказать про свое горе Пелагея, наконец после долгих, неотступных уговоров деверя робко и тихо промолвила:

- Стало, Гаврилушке надо будет в солдаты идти, голубчику моему ненаглядному, пареньку моему бессчастному, бесталанному?

Задумался Герасим. Материно горе, слезы ее и рыдания нашли отклик в любящем сердце. Бодро поднял он склонившуюся голову и с веселой улыбкой сказал Пелагее:

- Не рони напрасно слез, Филиппьевна, придет пора да пособит господь, и Гаврилушку выслободим. Не плачь, родная, не надрывай себя попусту.

Тут Абрам повесил голову и руки опустил. Третий сын Харламушка был любимцем его. Парень вырос толковый, смышленый, смиренный, как красная девушка, а на работу огонь. И по крестьянскому и по прядильному промыслу такой вышел из него работник, что не скоро другого такого найдешь. Голландскую ли бечеву, отбойную ли нитку (Голландская бечева, в толщину вязальной иглы, идет на сшивку парусов; отбойная нитка употребляется плотниками и столярами для отбоя прямой черты мелом. ) так чисто выпрядывал он, что на обширной прядильне Марка Данилыча не выискивалось ни одного работника, чтобы потягаться с Харламушкой. Оттого больше и любил его отец, больше всех на него надеялся и больше всех боялся за него. Но ни слова не сказал Абрам, виду брату не подал.

- О Харламушке задумался?- улыбаясь, спросил его Герасим.

- Как же мне об нем не задуматься?- грустно ответил Абрам.- Теперь хоть по крестьянству его взять - пахать ли, боронить ли - первый мастак, сеять даже уж выучился. Опять же насчет лошадей... О прядильном деле и поминать нечего, кого хошь спроси, всяк тебе скажет, что супротив Харлама нет другого работника, нет, да никогда и не бывало. У Марка Данилыча вся его нитка на отбор идет, и продает он ее, слышь, дороже против всякой другой.

- До его череды время еще довольно,- молвил Герасим.- Бог даст и для Харламушки что-нибудь придумаем... Смотри ж у меня, братан, головы не вешай, домашних не печаль.

Потом, немного помолчав, сказал Герасим брату и невестке:

- Значит, по времени на царскую службу надо будет идти либо Максиму, либо Саввушке.

- Надо же кому-нибудь, семья большая,- едва слышно промолвил Абрам.

- Который палец ни укуси, все едина боль,- со скорбным вздохом сказала Пелагея.

Ни слова не молвил на то Герасим и молча пошел к себе на усад.

На другой день стал он хлопотать, чтобы все братнино семейство освободить от рекрутства. Для этого стоило им из казенной волости выписаться и выйти в купцы.