На горах (Книга 2, часть 4)

- Как уж там рассудите,- отвечала Дуня.- А как думаете, скоро ли дядя воротится из полону?

- Не ближе лета. Поглядим, что оренбургский татарин напишет, а ответа от него до сих пор еще нет,- сказал Патап Максимыч.- Схожу-ка я теперь к городничему да потолкую с ним о найме дома на год. Да вряд ли он согласится на такое короткое время,- дело же ведь не его, а казенное.

- Так вовсе не отдавать,- быстро промолвила Дуня.- Караульщиков можно нанять. Герасима Силыча попросить, не согласится ли он пожить здесь до дяди.

- Хорошо,- молвил Чапурин, но все-таки пошел к городничему.

* * *

Только что вышел он из Дуниной комнаты, вошла Аграфена Петровна.

- С приезда не удавалось еще мне поговорить с тобой с глазу на глаз,сказала она Дуне.- Все кто-нибудь помешает: либо тятенька Патап Максимыч, либо Герасим Силыч, либо Дарья Сергевна, а не то ребятишки мои снуют по всем горницам и к тебе забегают.

- Что ж? Пусть их побегают, здесь просторно играть им,- молвила Дуня. И, зорко поглядевши в глаза приятельнице, сказала:

- По глазам вижу, Груня, что хочется тебе что-то сказать мне. К добру али к худу будут речи твои?

- Каково почтешь,- ответила Аграфена Петровна, тоже улыбаясь.- По-моему, кажется бы, к добру, а впрочем, как рассудишь.

- Что ж такое? - немного смутившись, спросила Дуня. Догадывалась она, о чем хочет вести с ней речь приятельница.

- Два раза виделась я с ним у Колышкиных,- сказала Аграфена Петровна.- Как за Волгу отсюда ехали да вот теперь, сюда едучи. С дядей он покончил, двести тысяч чистоганом с него выправил, в Казани жить не хочет, а в Нижнем присматривает домик и думает тут на хозяйство сесть.

- Что ж он? - вся потупившись, спросила Дуня.

- Ничего. Жив, здоров,- отвечала Аграфена Петровна.- Про тебя вспоминал. Ни слова Дуня. - Тоже тоскует, как и тогда у нас в Вихореве,- немного помолчав, сказала Аграфена Петровна.- Тоскует, плачет; смертная ему охота хоть бы глазком поглядеть на ту, что с ума его свела, не знает только, как подступиться... Боится.

- Так и сказал? - чуть слышно промолвила Дуня.

- Так и сказал,- ответила Аграфена Петровна.- Терзается, убивается, даже рыдает навзрыд. "Один, говорит, свет, одна услада мне в жизни была, и ту по глупости своей потерял". В последний раз, как мы виделись, волосы даже рвал на себе... Да скажи ты мне, Дуня, по истинной правде, не бывало ль прежде у вас с ним разговоров о том, что ты ему по душе пришлась? Не сказывал ли он тебе про свои намеренья?

- Нет,- ответила Дуня,- ни он мне, ни я ему словечка о том не сказала. Он не заговаривал, так как же я-то могла говорить? Мое дело девичье. Тогда же была я такая еще, что путем и не понимала своих чувств. А когда узнала, что уехал он к Фленушке, закипело мое сердце, все во мне замерло, но я все-таки затаила в себе чувства, никому виду не подала, тебе даже не сказала, что у меня сталось на сердце... А тут эта Марья Ивановна подвернулась. Хитрая она сразу обо всем догадалась. Лукавыми словами завлекла она меня в ихнюю веру, и я была рада. У них вечное девичество в закон поставляется, думать про мужчин даже запрещается, а я была тогда им так много обижена, так ненавидела его, всякого зла и несчастья желала ему, оттого больше и предалась душою фармазонской вере... Когда же образумилась и познала ихние ложь и обманы, тогда чаще и чаще он стал вспоминаться мне. Голос его даже слыхала, призрак его видела. И с той поры стала сердцем по нем сокрушаться, жалеть (Жалеть - в простонародье любить. ) его.

- И он тебя жалеет, и он по тебе сокрушается,- тихонько молвила Аграфена Петровна.- С того времени сокрушается, как летошний год уехал в скиты. Так говорил он в последнее наше свиданье и до того такие же речи не раз мне говаривал... Свидеться бы вам да потолковать меж собой.

- Нет! Как можно! - покрасневши вся, молвила Дуня.- Не бросаться же к нему на шею.

- Вестимо, на шею не бросаться, а не мешает самой тебе узнать, как он по тебе сокрушается, особенно теперь, как ты осиротела... Как, говорит, теперь она устроится? Беспомощная, беззащитная! - сказала Аграфена Петровна.

Задумалась Дуня. После недолгого молчанья Аграфена Петровна сказала ей:

- Теперь он чуть не каждый день у Колышкиных. Приедем в город, увидишься с ним. Поговори поласковей. Сдается мне, что дело кончится добром.

Не ответила Дуня, но с тех пор Петр Степаныч не сходил у нее с ума. И все-то представлялся он ей таким скорбным, печальным и плачущим, каким видела его в грезах в луповицком палисаднике. Раздумывает она, как-то встретится с ним, как-то он заговорит, что надо будет ей отвечать ему. С ненавистью вспоминает Марью Ивановну, что воспользовалась душевной ее тревогой и, увлекши в свою веру, разлучила с ним на долгое время. Про Фленушку и про поездку Самоквасова в Комаров и помина нет.