На горах (Книга 2, часть 4)

- Озими хорошие,- отвечал Никифор.- После Покрова зажелтели было, потому что с Семенова дня дождей не было ни капельки, погода сухая, а солнышко грело, ровно летом, ну а как пошли дожди да подули сиверки, озимые опять зазеленели.

- У Зубкова как? - спросил Патап Максимыч.

- Хорошо, очень даже хорошо,- отвечал Никифор.

- А на моих хуторах, что переснял я у Зубковых, случилось тебе быть? спросил Чапурин.

- Как же. Нарочно два раза туда заезжал. Все осмотрел,- отвечал Никифор Захарыч.

- Ну, что же?

- Да ничего, все слава богу, сказал Никифор.- Озими тоже зазеленели, скот в теле, овса, сена, яровой соломы и всякого другого корма до будущего хлеба с залишком будет, приказчики на хуторах радивые, рабочий народ всем доволен, соседские, слышь, завидуют ихней жизни.

- Весной, даст бог, сам сплыву, кстати же надо будет с казной новые условия писать, прежним-то к осени предбудущего года сроки минут. Беспременно поеду, коли жив буду,- сказал Патап Максимыч.- Ступай повидай сестру-то,прибавил он.- Плохо, брат, ее дело, больно плохо... Не знаю, что и будет, какую волю господь сотворит над ней. А сохрани бог, не станет Захаровны, сгинет дом и пропадет моя головушка!.. Как жить с этой дурищей Прасковьей да с ее мужем бездельником?.. Мука будет одна... Да повидай внучонка, Захарушку-то, что наша дурища принесла... Пойдем, Никифор, пойдем, любезный ты мой, к Захаровне.

У изголовья Аксиньи Захаровны сидела Дарья Сергевна и читала ей из "Пролога" житие преподобно-мучеников Галактиона и Епистемии: память их на другой день (Ноября 5-го.) приходилась. Жадно слушала болящая мирное, протяжное чтение Дарьи Сергевны, с благочестивым упоением; не пророня ни словечка, слушала она про лютые мучения, коим подвергали нечестивые верных рабов божиих, и ровно светочи горели на ее безжизненном, неподвижном лице. Тут же, тыкаясь носом, дремала в углу Прасковья Патаповна, едва держа у груди заснувшего Захарушку, того и гляди заботливая матушка брякнет об пол своего первенца. Никифор благоговейно вступил в горницу, где умирающая Настя прощальными речами преобразила душу его и возвела падшего из греховной погибели. Навернулись у него слезы, когда клал он поклоны перед святыми. Обратясь потом к сестре, он низко поклонился ей и спросил про здоровье.

Аксинья Захаровна ненавидела брата, когда проводил он беспутную жизнь, проклинала его всякими клятвами, называла кровным врагом своим и в разговорах с мужем нередко желала Никифору сгибнуть где-нибудь под оврагом. Но теперь она переменилась. Не вдруг изменила она об нем свои мысли, не сразу поверила братнину исправлению, думала, что все это у него одно притворство, но мало-помалу уверилась, что он на добрую стезю напал. И тогда возвратила она прежнюю любовь к нему, такую же почти любовь, какую питала, будучи уже большенькой девочкой, когда нянчила маленького своего братишку. Его дельные и всегда удачные распоряжения по даваемым ему Патапом Максимычем поручениям убедили Аксинью Захаровну, что Никифор человек - золото, за что ни возьмется, дело у него так и кипит. И стал он ей дорог и любезен, и, кроме мужа, кажется, она его любила больше всех. Груня, что ни говори, все-таки чужая, а к дочери и зятю сердце ее вовсе не лежало.

- Ну что? Как тебя бог милует? - спросил Никифор, подойдя к сестре.

- Все так же, Микешенька, все так же, родной. Ни лучше, ни хуже, измаялась я совсем,- отвечала со стоном Аксинья Захаровна и с ясной улыбкой глядя на брата.- Ты где летал, где был-побывал? - ласково она промолвила.

- На Низ ездил да вот маленько и замешкался,- отвечал Никифор.- Туда-то по Волге сплыл, и скорехонько и без хлопот, а назад ехал на конях, для того что по воде-то стало опасно, через неделю, много через полторы, Волга совсем станет.

- Пора уж, пора, Микеша, ведь Михайлов день на дворе,- заметила Аксинья Захаровна.- По смолокуровским делам, что ли, ездил-то?

- И по смолокуровским и по вашим. Все, бог подал, управил, теперь до весны придется на печи лежать,- сказал Никифор Захарыч.

- Ну, слава богу, слава богу,- проговорила Аксинья Захаровна и смолкла. Тяжело было много ей говорить.

- Вы как поживаете, сударыня Дарья Сергевна? - спросил у ней Никифор Захарыч. Как только дошел он в комнату больной, она сложила "Пролог", положила его на стол и, опустя голову, недвижно сидела у изголовья Аксиньи Захаровны.

- Живу, пока бог грехам терпит,- тихо промолвила Дарья Сергевна.- Вы как, в своем здоровье, Никифор Захарыч? - прибавила она.

- Ничего,-- отвечал Никифор.- Вот только теперь дорогой маленько порастрясло меня. Студено, дорога промерзла, езда бедовая, а мне довелось без малого две тысячи верст по такой дороге промучиться.

В это время одаль стоявший Патап Максимыч быстро подскочил к дремавшей дочери и схватил Захарушку, совсем уже почти скатившегося с колен матери.

Очнулась Прасковья Патаповна, зевнула во всю сласть и, впросонках, тупым взглядом обвела всех бывших в комнате.