На горах. Книга первая

— Заждались мы тебя! Чуть-чуть не поплакали. Думали, не случилось ли уж чего с тобой, — говорила она, весело улыбаясь и снимая с отца шубу.

— И впрямь, батька, где это ты запропастился?.. — стоя в дверях залы, сказала Татьяна Андревна. — Как это тебе, Алексеич, не стыдно мучить нас?.. Чего-чего, дожидаючись тебя, мы ни надумали!.. А кулебяка-то, поди-чать, перегорела, да и рыба-то в селянке, думать надо, перепрела.

— Запоздал маненько, — молвил Зиновий Алексеич.

— Како тут маненько? — возразила Татьяна Андревна. — Погляди на часы-то. Битых два часа тебя поджидали, а ему про нас и думушки нет… А еще именинник!.. Постылый ты этакой! — с напускною досадой промолвила Татьяна Андревна, отворачиваясь от мужа.

— Ну, простите, Христа ради. Ни впредь, ни после не буду, — ласково потрепав хозяйку по плечу, сказал Зиновий Алексеич. — Что делать?.. Линия такая вышла! Зато и дельце сварганили… Ну, да ведь соловья баснями не кормят, а ты, Андревнушка, спроворь-ко нам поскорее закусочку: водочки поставь да мадерцы, икорки зернистой, да грибочков, да груздочков, да рыжичков, да смотри, огурчиков солененьких не забудь. А за обедом извольте поздравлять меня холодненьким — значит, шампанское чтоб было подано… А этого молодца признала? — сказал Зиновий Алексеич, указывая на выходившего из передней молодого человека.

— Не могу признать, — пристально глядя на гостя и слегка разводя руками, молвила Татьяна Андревна.

— Вот оно каково!.. — шутил Зиновий Алексеич. — Вот оно что значит в Москву-то забраться!.. Своих не узнаешь!.. Наших палестин выходец, волжанин сын[103], саратовец, да еще нам никак и сродни маленько приходится!

Тут Татьяна Андревна совсем уж растерялась. Сложив руки на груди и умильно поглядывая на молодого человека, сказала ему:

— Ни за что на свете старым моим глазам не признать вас, батюшка… Скажите, сделайте милость, как вы нам родня-то?

Молодой человек был смущен не меньше Татьяны Андревны. Мнет соболью свою шапку, а сам краснеет…

Не спал, не грезил — и вдруг очутился середь красавиц, каких сроду не видывал, да они же еще свои люди, родня.

— Федора Меркулыча помнишь? — спросил у жены Зиновий Алексеич.

— Как же, батька, не помнить Федора Меркулыча? Двоюродным братцем матушке покойнице доводился, — отвечала Татьяна Андревна…

— Так это его сынок, Никита Федорыч, — сказал Зиновий Алексеич.

— Микитушка! — радостно вскликнула Татьяна Андревна. — Родной ты мой!.. Да как же ты вырос, голубчик, каким молодцом стал!.. Я ведь тебя еще махоньким видала, вот этаким, — прибавила она, подняв руку над полом не больше аршина. — Ни за что бы не узнать!.. Ах ты, Микитушка, Микитушка!

И с любовной лаской принялась со щеки на щеку лобызать новоявленного сродника.

— Ну что, как у тебя домашние-то? — с родственным участьем спрашивала Татьяна Андревна.

— Батюшка летошний еще год помер, — тихо промолвил Никита Федорыч.

— Слышали, родной, слышали… Пали и к нам вести об его кончине, — говорила Татьяна Андревна. — Мы все как следует справили, по-родственному: имечко святое твоего родителя в синодик записали, читалка в нашей моленной наряду с другими сродниками поминает его… И в Вольске при часовне годовая была по нем заказана, и на Иргизе заказывали, и на Керженце, и здесь, на Рогожском. Как следует помянули Федора Меркулыча, дай господи ему царство небесное, — три раза истово перекрестясь, прибавила Татьяна Андревна.

Меж тем в гостиной на особый столик закуску поставили, и Зиновий Алексеич, взяв гостя под руку, подвел к ней и молвил:

— Покойникам вечный покой, а живым — хлеб да соль. Милости просим, Никита Федорыч!.. Водочки-то! Икорки, балычка!

— Дома-то, слыхали мы, мало живешь!.. — продолжала расспросы свои Татьяна Андревна. — Все больше, слышь, в разъездах.

— Такое уж наше дело, — отвечал Меркулов. — Ведь я один, как перст, ни за мной, ни передо мной нет никого, все батюшкины дела на одних моих плечах остались. С ранней весны в Астрахани проживаю, по весне на взморье на ватагах, летом к Макарью; а зиму больше здесь, да в Петербурге.

— В Питере-то что у тебя за дела? Не хлебом, батька, торгуешь? — спросила Татьяна Андревна.

— По нынешним обстоятельствам нашему брату чем ни торгуй, без Питера невозможно, — ответил Никита Федорыч. — Ежели дома на Волге век свой сидеть, не то чтобы нажить что-нибудь, а и то, что после батюшки покойника осталось, не увидишь, как все уплывет.

— Это так, это верно, — подтвердил Зиновий Алексеич. — До какого дела ни коснись — без Питера нельзя, а без Москвы да без Макарья — тем паче.

— Нынешняя коммерция не то, что в старые годы, Татьяна Андревна, — прибавил Никита Федорыч, обтираясь салфеткой после закуски.

И хотел было подробнее о том разговориться, но Татьяна Андревна тут на него прикрикнула: