На горах. Книга первая

До ночи просидела Таифа, поджидая возврата Марка Данилыча. Еще хотелось ей поговорить с ним про тесное обстояние Манефиной обители. Знала, что, чем больше поплачет, тем больше возьмет. Но так и ушла, не дождавшись обительского благодетеля.

***

Тихо и ясно стало на сердце у Дунюшки с той ночи, как после катанья она усмирила молитвой тревожные думы. На что ни взглянет, все светлее и краше ей кажется. Будто дивная завеса опустилась перед ее душевными очами, и невидимы стали ей людская неправда и злоба. Все люди лучше, добрее ей кажутся, и в себе сознает она, что стала добрее и лучше. Каждый день ей теперь праздник великий. И мнится Дуне, что будто от тяжкого сна она пробудилась, из темного душного морока на высоту лучезарного света она вознеслась.

С восторгом узнала, что ее сердечный друг и добрая советница завтра с нею увидится. Все ей скажет она, все выльет, что есть на душе. Велика отрада мыслями с другом делиться, но Дуне не с кем было по душе говорить, некому тайные думы свои передать. Отцу, он хоть и любит ее и хоть не раз говорил, что в сердечных делах воли с нее не снимает, стыдится, однако, признаться, робеет, смелость теряет. Он всегда такой занятой, всегда озабоченный, сумрачен, важен, степенен. Любит ее и Дарья Сергевна, но как с ней начать разговоры? Для нее все суета, все мирская прелесть, греховное дело. Изнывала Дуня в одиночестве, с тех пор как проснулось ее сердце и неясной, еще не вполне сознаваемой любовью впервые встрепенулось. И вдруг она милую, добрую Груню увидит!

Утром, только что встала с постели Дуня, стала торопить Дарью Сергевну скорей бы сряжалась ехать вместе с ней на Почайну. Собрались, но дверь широко распахнулась, и с радостным, светлым лицом вошла Аграфена Петровна с детьми. Веселой, но спокойной улыбкой сияла она. Вмиг белоснежные руки Дуни обвились вокруг шеи сердечного друга. Ни слов, ни приветов, одни поцелуи да сладкие слезы свиданья.

Минут через двадцать все сидели за чаем. Дарья Сергевна девочек возле себя посадила и угощала их сдобными булками; Марко Данилыч разговаривал с Груней, Дуня глаз с нее не сводила.

— Как это вы нас разыскали? — спросил Марко Данилыч.

— Рано поутру сегодня мать Таифа ко мне приходила и сказывала, что вчера целый день у вас прогостила. Я, как узнала, тотчас и к вам.

— Оченно вам благодарны за вашу любовь и за ласку, — весело молвил Марко Данилыч. — Праздник вы сделали Дунюшке.

Добрым любящим взором взглянула на Дуню Аграфена Петровна.

— Ну что, матушка, каково торгуете на ярманке? — спросил у ней Марко Данилыч.

— Об этом меня не спрашивайте, Марко Данилыч, — ответила Аграфена Петровна. — Ничего тут не знаю. Однако же Иван Григорьич, кажется, доволен.

— От кого ни послышишь, все хоть помаленьку торгуют, а у нас с восьми баржей восьми фунтов до сих пор не продано, недовольным голосом промолвил Марко Данилыч.

— Ваш торг иной, — ответила Аграфена Петровна. — Наш идет по мелочи, а вы хоть долго ждете, зато разом решите.

— Так-то оно так, а все-таки берет досада, — молвил Марко Данилыч. — Да и скучно без дела-то. Покончить бы и по домам.

— Погодите маленько, повеселите дочку-то, — молвила Аграфена Петровна. — Ведь у вас Дунюшка-то впервые на ярманке-то?

— В первый раз, — сказал Марко Данилыч. — Да мы уж маленько повеселились и на ярманке раз пяток побывали, по реке катались, рыбачили.

— Ну вот, видите, — молвила Аграфена Петровна. — А вы ее еще повеселите, чтоб помнила ярманку.

Немного погодя Марко Данилыч стал на караван сбираться. Он просил Аграфену Петровну остаться с Дуней на весь день. Та не согласилась.

— Хвост-от велик у меня, Марко Данилыч, — сказала она. — Две вот со мной да две на квартире, да Гришенька хоть и у отца в лавке, а все ж надо и за ним присмотреть.

— В такие молодые годы да такая семья у вас, — приветно глядя на Аграфену Петровну, молвил Марко Данилыч. — Много вам забот, много хлопот.

— Забота не работа, — шутливо, с ясной улыбкой ответила Груня.

— Так хоша пообедаем вместе, — немного помолчав, сказал Смолокуров. — Видите, Дунюшка-то как вам обрадовалась.

Погостите у нас, сударыня, сделайте такое ваше одолжение.

— Останься, — тихо промолвила Дуня, крепко держа Груню за руку.

— Ин вот как сделаем, — решила Аграфена Петровна. — Теперь я у вас посижу немножко, а потом на часок домой съезжу, погляжу, что мои птенчики поделывают, да к обеду и ворочусь. А после уж не держите, пожалуйста. Право, нельзя.

— После-то обеда я бы к ней, тятенька? — ласкаясь к отцу, молвила Дуня.

— Что ж, с богом, — согласился Марко Данилыч. Так и решили. Марко Данилыч уехал, Дарья Сергевна занялась с девочками, а Аграфену Петровну Дуня увела в свою укромную горенку.

Лишь только вошли туда, Дуня бросилась к ней на шею и осыпала горячими поцелуями. А сама плачет, разливается.

— Как я рада тебе, моя дорогая! Дня не миновало, часа не проходило, чтоб я не вспоминала про тебя. Писать собиралась, звать тебя. Помнишь наш уговор в Каменном Вражке? Еще гроза застала нас тогда, — крепко прижимая пылавшее лицо к груди Аграфены Петровны, шептала Дуня.