На горизонте души…

Наследство поделили тихо, без ссор и упрёков. Мне достался мёд и круглая картонная коробочка зубного порошку. Зачем я принял его? Не знаю. Рассудил, что пусть будет, коли уж решилось именно так. Верно, пригодится зачем-нибудь… Сладкий мёд ел долго, как водится в таких случаях, напополам с горькими слезами, а ту коробочку спрятал поглубже в шкап, да и позабыл об ней.

Спустя жизнь или годы, — как кому милей, — белокурый малыш, звавший меня дедом, со вкусом и знанием дела хозяйничал в комнате, когда отыскал ту круглую коробочку.

— Ой, а это что? — спросил внук.

— Зубной порошок.

— Да? И как с ним быть? Жевать?

— Всё б тебе жевать. — хохотнул я и притянув мальчишку за тонкую шею к себе, усадил на колени.

Я нарочно неторопливо рассказывал внуку, что к чему, вдыхая его сладкое сопение у своей щеки, а он внимал, с широко распахнутыми глазами, и не позабыл спросить: ни откуда берётся мел, ни как перетирают его, и почему никто не догадался вложить в коробочку какую-нибудь самую маленькую ракушку, специально для него.

Ночью, прежде чем лечь спать, я по обыкновению зашёл в комнату внука, поглядеть на него, и поправляя одеяло, заметил под подушкой коробочку. Я переставил её на стол, дабы малыш, разметавшись, не надышался ненароком мела, а заодно вспомнил добрым словом деда.

Хорошее наследство оставил мне он. Мёд — для того, чтобы в самом глубоком горе я не забывал о сладости и вкусе жизни. А зубной порошок… Чтобы было о чём поговорить с внуком. Разве отыщется что-то более ценное, дороже того, что есть?..

То-то и оно…

Вряд ли мои воспоминания найдут отклик в сердцах поколения, не заставшего зубной порошок и металлические тюбики пасты, не наблюдали, как дед намыливает пушистым помазком щёки, а после стирает пену с лица опасной бритвой Solingen, которую точит перед тем на шершавом бруске. Не скатывались они с горы на тяжёлых, сваренных из толстого железного прута санках и не стирали хлопчатые носовые платки в кухне на табурете под присмотром строгой матери. Бабушкам этих детей, возможно, покажется, что я запомнил не то и не так, да и «не к чему теперь ворошить прошлое». Однако… В поиске съедобных грибов приходится перерыть немало павшей листвы сучковатой палкой, подобранной тут же, да и редко кто останется равнодушным при виде крутобокого важного белого грибочка в замшевой шляпе, надвинутой на глаза…

— Чего тебе не достаёт, чего не хватает?

— В каком смысле?

— Ну, из прошлого.

— А… Да я вроде не жалуюсь, не порочу настоящее не порчу его упрёками…

— Но всё же!

— Знаешь, наверное не хватает вот этого: «Разрешите протиснуться…», и пройти меж рядов к своему месту, задевая чужие колени. И ведь никто не роптал, не морщил лба, взывая к осторожности, но принимали, как должное, необходимость потесниться и пропустить товарищей по счастью, соседей на время киносеанса.

Плотная очередь у кассы позади, все «лишние» билеты куплены втридорога, и твой уже неровно надорван нервным билетёром, а ты глядишь на часы, на озирающихся по сторонам из очереди в буфет, и прикидываешь — успеешь хватануть стакан ситро или даже полакомишься парой шариков пломбира с липким, пахучим лимонным ликёром.

— Но ты же можешь всё это купить! И мороженое, и билет в кино.

— Это — да, могу, но не то ощущение, где отыскать его? Оно не продаётся, ни за какие деньги.

— Полагаю, ты стареешь, мой друг.

— Ты думаешь?

— Ну, коли ворчишь в сторону настоящего и превозносишь прошлое, — очень похоже.

— Даже если ты прав, то почему современные дети, прежде, чем съесть шоколадку, кладут её в морозилку?

— Неужто?! Не обращал внимания…

— Именно так!

— И отчего же?

— Холод скрадывает неприятный вкус, оставляя за шоколадом одно лишь право — хрустеть, не задумываясь о сути.

— Вполне возможно.

— Это очевидно! Не думаю, что ты б теперь отказался от согретой в ладошке шоколадной медальки из прошлого!

— О! Это было то ещё удовольствие! Неприторный густой запах тёплого, прилипшего к языку шоколада, где он таял потихоньку…

— А когда мать замечала тебя, довольного, перемазанного и отправляла к рукомойнику, то с ласковой улыбкой глядела вслед…

— Не береди душу, старик…

— То-то и оно.

Милые мелочи застят большие события минувшего, что происходят как бы между прочим, помимо нашей воли. Цепляясь за незначительное, мы невольно пытаемся остановить время, что бежит от нас, роняя из карманов ластики, гусиные перья и шоколадные медали с рисунком, который, подчас, уже невозможно угадать.

Соблазн

Как убедить окружающих, что хорош, если сам не уверен в том. А и надо ли убеждать? Помнится, сколь зябко в юности от взглядов со стороны. Хотя, кому ты был нужен, кроме родни и её друзей? Так нет же, не верилось, мнил себя центром вселенной, а в самом деле не стоил не то доброго об себе слова, но и дурного.