Читаем На горизонте горело зарево полностью

– Не знаю. Он ушел от нас много лет назад. Я почти не вижу его. Раз или два в год. Наверное, я должен был интересоваться им, но я почему-то никогда не спрашивал о нем у матери.

– Тебе не за что себя винить, – его голос был снисходителен.

Максим помолчал немного и снова принялся рассказывать о своем отце. Как однажды тот был командирован в Африку и решил сфотографироваться с питоном, заползшим в палаточный городок. Провозился с ним весь день и так привязался к твари, что решил приручить. Он начал подкармливать змею, невзирая на недовольство жителей палаточного городка, которые негативно относились к присутствию двухметрового гада. За те три месяца, что отец Максима провёл в Нигерии, он сильно привязался к змее и даже хотел увезти ее домой, но вынужден был отпустить на волю, потому как сотрудники аэропорта наотрез отказались принимать на борт дикого питона. Думаю, его отец выдумал эту историю, но я не стал говорить об этом Максиму. Слушая, как он говорит, я так и заснул на полу.



Глава 8

Следующим утром во время завтрака Максим неожиданно спросил:

– Ты когда-нибудь видел горы? – он стоял, потягиваясь в дверном проеме.

– Только те, что вокруг Ключа, – ответил я, терзая вилкой глазунью.

– Шутишь? Ты приехал на юг, но ни разу не удосужился съездить в горы? – Раньше я об этом не задумывался, но, когда Максим озвучил мысль, она показалась мне действительно абсурдной. – Я знаю одно местечко, – продолжил он. – Тут недалеко. Там есть смотровая площадка. С нее можно как следует рассмотреть горную цепь. Можем прокатиться туда сегодня.

– Ты это серьезно? – я не мог понять шутит ли он.

– Ну да. – Максим обвел взглядом стены. – Не торчать же все время в квартире.

Мы наспех собрались и поехали на вокзал. Было удивительно жарко. Я все не мог привыкнуть, что можно прогуливаться в одной рубашке в марте. Дома еще лежал снег.

Поезда в Горячем Ключе ходили исправно. Станция работала без остановки. В зал набивалась толпа, ожидая отправки на Адлер. Мы подоспели к отходящей электричке и сразу заняли места. Вагоны были переполнены. Людям приходилось стоять в проходе. Местные старушки везли все, что можно было продать. По проходам толкались цыганские детишки, выпрашивая у пассажиров монетку, а у зевак и вовсе обчищая карманы. Максим занял место у окна и долго думал о чем-то.

– Кем ты видишь себя в будущем? – вдруг спросил он.

– Не знаю. Никогда об этом не задумывался. – Максим часто задавал странные вопросы, но мне это даже нравилось.

– А если задуматься прямо сейчас? – он повернулся ко мне. Взгляд его был испытывающим.

– Да какая на хрен разница. Я просто хочу жить. К чему эти вопросы?

– Просто спрашиваю. – Максим пожал плечами. – Я хочу обзавестись семьей и скучной работой, но перед этим как следует нагуляться. Так, чтобы еще много лет вспоминать прожитые годы.

– Как твой отец? – упоминание об отце воодушевило Максима.

– Да, – я хочу вырваться из-под власти моей семьи. Меня напрягает все это.

– А что стало с твоим отцом?

– Он умер полтора года назад, – Максим нервно одернулся. – Но я сейчас не об этом. О чем ты мечтаешь, действительно великом, что изменило бы мир навсегда?

– Зачем мне мечтать о великом? Большие мечты – для больших людей, – это была не просто отмашка. Я и впрямь так думал. Отчасти думаю так и сейчас.

– Неужели ты думаешь, что нам не нужны перемены?

Максим уперся лбом в стекло и уставился туда, где со звоном неслась весна, а птицы стаями летели на север. И все суетилось, двигалось, и возня эта протекала так спокойно, что заметить ее мог далеко не каждый.

Доехали мы быстро. Сошли на станции в маленькой деревушке. Всюду было тихо. Жизнь шла размеренно. Приезжих редко заносило сюда, и люди могли спокойно заниматься делами. Максим повел меня по грунтовой дороге на высокий холм, на вершине которого виднелась полуразрушенная крепость и высокий флагшток. Флагшток пустовал.

Во времена империи гарнизоны высматривали отсюда абреков, спускавшихся с гор. Но потом рядом появилась эта деревня. Гарнизон передвинулся примерно на сто километров к востоку. И вплоть до революции крепость служила тюрьмой. Во время войны здесь располагался штаб. Крепость сильно пострадала после авиаудара, и никто так и не взялся ее восстанавливать. Уже после развала Союза местные жители построили смотровую площадку в надежде привлечь туристов, но особой популярностью это место не пользовалось.

Когда мы наконец поднялись на холм, я поднял глаза и застыл от восторга. Всюду, куда мог дотянуться мой взгляд, простирались горные хребты, исчерченные у основания полосками сосен. Со стороны цепи холм круто обрывался вниз и заканчивался маленькой речушкой. Горы находились достаточно далеко, и с утеса можно было рассмотреть их от подножья до самой вершины. Все мелкие объекты съедало расстояние, и цепь представлялась грудой огромных камней. Прямо напротив утеса стояла самая большая гора, на которой, словно зеленые родимые пятна, росли островки деревьев. По обе стороны от нее находились горы поменьше, а остальные и вовсе напоминали сопки.

– Ну, как тебе? – спросил Максим.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза