На Гран-Рю

Демонстрация растет, ширится, заливая улицу, как Волга и Ока, обнимающие с двух сторон Сормовскую слободу, заливают берега в половодье. Из домов высыпали на улицу женщины, дети. Люди шагали за песней и знаменем, опьяненные чувством своей смелости.

— Будто от больного сна пробудились, то думали, нет нам просвета, а тут почуял рабочий класс силу. Так и вы, Владимир Ильич, в «Искре» писали.

Демонстрация шествует, неслыханные революционные песни несутся над Сормовом, поднимают народ. Знамя впереди плещется на ветру, ведет людей. Мастеров и хозяев не видно. Рабочий класс шествует.

Вдруг… поперек улицы встала стена. Солдаты, плечо к плечу. Целое войско против нас начальство выставило. Винтовки наперевес, ощерились штыками. Загородили дорогу.

Чугурин замолчал.

— Говори, — нетерпеливо торопил кто-то из слушателей.

— Вашу «Искру», в которой писалось о демонстрации, Владимир Ильич, я тогда только добыл, как отсидел срок в тюрьме. Изрядно похватали жандармы, а не всех… Нас много, всех не переловишь. Остались товарищи, «Искру» читали, речи на суде Петра Заломова и других там напечатаны. Что геройски себя на суде повели, не отступили, не сдались, рассказано в «Искре». Поднимает к борьбе за свободу рабочих ваша «Искра», Владимир Ильич.

— Наша рабочая «Искра», — мягко поправил Ленин. Волнение Чугурина его заразило.

Чугурин вызывал в нем интерес и симпатию. Бесхитростный, прямой. Товарищи его уважают.

— Развитой рабочий, как жадно тянется к знаниям, — скажет Надя. И добавит: — Нервняга большой.

Владимир Ильич спорит:

— Нервняга? Нет. Впечатлительный, чувствует сильно. Ты заметила, дети к нему льнут, любит детей, а ведь совсем еще молод. Золотая черта в человеке — любовь к детям.

Надежда Константиновна нередко присутствовала на занятиях Владимира Ильича, была и сегодня.

«Володя не только политик, философ, к тому же и педагог замечательный, — думала она. — Понятно объяснил рабочим закон политэкономии, другой считал бы и довольно. Ан нет, он живые иллюстрации ищет, чтобы каждый и умом, и сердцем постигнул и свой опыт заново пережил. Тогда и теория крепко врежется в память».

Вспомнились Надежде Константиновне дни, месяцы, годы обдумывания «Искры». Бездна изобретательности, ума и души отдана Владимиром Ильичем на создание необходимейшей для партии, для рабочего класса, для будущей революции газеты. Найти товарищей, авторов, распространителей «Искры». Где выпускать газету? Дома нельзя. Против царя, против помещиков и капиталистов? Разве можно! С первым же номером схватят жандармы.

И за границей опасно. Вспомнился Лондон 1902 года. Туда пришлось перекочевать редакции «Искры» из Мюнхена. Российская разведка пронюхала — в Мюнхене издается революционная газета, поднимающая рабочих на восстание против царского строя. Стало опасно, не нынче-завтра нагрянут жандармы. Пришлось искать новый адрес. Лондонские революционеры, социал-демократы, подыскали «Искре» приют. Печатание продолжалось. Из разных городов России шли в «Искру» вести о бедственном положении рабочих, нарастании буйной рабочей борьбы. Пришла весть о Сормове. Как гордился Владимир Ильич и уважал сормовичей, поднявших красное знамя, объявивших самодержавию бой! Все годы в изгнании, в чужих странах, Владимир Ильич скучал о Волге. Хранил светлую память о детстве в Симбирске. Там началась его родина.

«Говорят, тесен мир, — размышляла Надежда Константиновна. — Тесен или нет, а знали мы, что верный революционер Чугурин, но что с Петром Заломовым дружил, на Сормовской демонстрации рядом шел, перед солдатскими штыками не дрогнул, это лишь нынче узналось».

— Итак, подводим итоги, — закончил урок Владимир Ильич. — Рассказ товарища Петра подтвердил закон, открытый марксистской политэкономией: капитал богатеет, пролетариат все бедней и бесправней, революционные силы пролетариата растут. Задаю вопросы к завтрашнему дню…

В разгаре чугуринской речи к наружной стороне застекленной стены русской школы прильнула физиономия любознательного Жюстена. Приплюснув нос к стеклу, он наблюдал и слушал бы — дверь в класс, как обычно, открыта, — если бы достаточно усвоил русский язык. Увы! Как ни старались Андрэ и Стрекоза, успехи его в русском были не столь велики, чтобы понять хоть что-то из рассказа Чугурина. Он видел его возбужденное, счастливое лицо, видел добрый взгляд Владимира Ильича, обращенный к Чугурину, распахнутые в любопытстве и восхищении голубые глазенки Андрэ и завидовал этим людям, которые так дружно и согласно живут, какой-то особенной жизнью живут.

После урока слушатели окружили Владимира Ильича. Как всегда, было о чем потолковать, поделиться мыслями. Или позвать: «Вечером сходим на Иветту, посидим на бережку, как дома, споем наши, русские песни, а, Владимир Ильич?»

Владимир Ильич заметил: Андрюша Арманд с доверчивой лаской прильнул к Чугурину, тот обнял его за плечо. «Как славно», — подумал Владимир Ильич.

Они вышли из класса вместе, Чугурин с Андрюшей.

Жюстен ждал во дворе.