На грани анархии

По крайней мере, таким образом он сохранял людям жизнь.

— Это ты теряешь контроль, Бишоп, — понизив голос, сказал Ноа. — Что ты там делаешь? Пытаешься устроить гражданские беспорядки? Пытаешься подстрекать к бунту?

— Это неправильно. Здесь страдают реальные люди. Реальные люди умирают. Разве ты этого не видишь?

— А как насчет подставить другую щеку? Разве не это ты проповедуешь? Как насчет мира и гармонии?

— Все эти вещи важны, — тихо произнес Бишоп. — Но это тирания.

— Это громкое слово, не стоит им разбрасываться. Будь осторожен. Розамонд делает все, что в ее силах.

— Разве?

— Конечно!

Бишоп устремил на него свой пристальный взгляд.

— Некоторые из нас с этим категорически не согласны.

Ноа вскинул руки, лихорадочно ища, чем бы подкрепить свои доводы.

— Разве христиане не должны повиноваться правительству? «Отдавайте кесарю то, что принадлежит кесарю», или как-то так?

— Мы почитаем гражданскую власть везде, где это возможно, вплоть до того момента, когда эта власть злоупотребляет интересами людей, которых она призвана защищать. Там, где правительство угрожает свободе и нарушает данные Богом права, мы обязаны сопротивляться.

Перед мысленным взором Ноа пронесся образ Маттиаса Саттера, казнившего Октавию Райли. Джулиан стреляет в голову Билли Картеру. Десото, открывающий огонь по жителям Фолл-Крика.

Он должен заставить Бишопа понять. Ему нужно чтобы тот отнесся к этому серьезно. Не высовываться. Подчиниться. Только так они все смогут пройти через это.

По крайней мере, пока не наступит весна. Как минимум до тех пор, пока не закончится худший из этих кризисов.

— Ты не понимаешь, с кем собираешься бороться. — Ноа находился на грани паники. Его пульс громко стучал в ушах. Ладони увлажнились под перчатками. — Саттер — опасный человек.

Глаза Бишопа вспыхнули.

— Он не единственный.

— Тем больше причин оставить это! Это просто еда, Бишоп. Еда, которую ополченцы отдают людям. Какая разница, кто ее дает, лишь бы это происходило?

— За этим стоит гораздо больше, и мы оба это знаем.

Ноа ничего не ответил. Что еще он мог сказать? Он старался изо всех сил.

Бишоп всегда отличался упрямством. Он видел вещи определенным образом, и все. Он как валун посреди реки. Неважно, как яростно бушевала река, он оставался неподвижным.

Бишоп покачал головой.

— Я должен вернуться к работе. У нас есть семьи, которые голодают. Мы должны придумать, как им помочь.

Он отвернулся от Ноа и пошел по коридору.

— Бишоп! — Ноа окликнул его. — Тебе не стоит будить спящих собак.

Бишоп остановился. Он оглянулся на Ноа, его руки все еще сжимались в кулаки. На его лице мелькнула эмоция — тлеющий гнев.

— Кто сказал, что они спят?

Глава 38

Квинн

День тридцать первый

Бабушка открыла дверь. Внутрь ворвался порыв холодного воздуха, но она, казалось, ничего не заметила.

— Я так рада, что вы смогли прийти, — просияла Молли. — Заходите, заходите. Вы, наверное, замерзли. Чувствуйте себя как дома.

Квинн выключила «Богемскую рапсодию», которая звучала на ее айподе, сняла наушники и повесила их на шею.

Она уставилась на бабушку так, словно у нее выросли три головы. Возможно, так оно и есть. Квинн никогда в жизни не видела, чтобы та вела себя столь любезно.

Бабушка нервно улыбнулась и жестом указала гостям.

— Добро пожаловать, всегда вам рада.

Майло вошел первым, медленнее и тише, чем обычно. Большая белая собака последовала за ним. Пес рысью направился к центру гостиной и встряхнулся. Снег и ледяные крупинки разлетелись повсюду.

Три кошки, лениво разлегшиеся на разных предметах мебели, ожили, словно их ударило током. Воздух наполнился недовольным рычанием и шипением.

Рыжая пушистая шерсть Тора встала дыбом. Он спрыгнул со спинки дивана и поскакал по коридору в сторону спален.

Один так испугался, что тут же свалился со спинки любимого бабушкиного кресла. Он едва удержался на ногах. А потом забился под кресло так далеко, как только смог.

С воплем ужаса Локи проскочил под диваном и исчез.

Пес просто наблюдал за их действиями, наклонив голову и прижав уши, и выглядел слегка удивленным. Он не преследовал их, и это хорошо. Коты, вероятно, запрыгнули бы на стропила и никогда бы не спустились.

Майло хихикнул. Квинн подмигнула ему.

Следующей в дом бабушки вошла Ханна Шеридан, держа на руках своего новорожденного ребенка. Ханна, чертова Шеридан. Стоит перед ними, прямо здесь, в бабушкиной гостиной.

Пропавшая девушка. Девушка, которая вернулась.

Последним зашел рослый, мускулистый солдат, о котором Квинн все время слышала. Он пригнулся, чтобы войти в низкий дверной проем. Он оказался таким же красивым, как она и представляла. Черты его лица казались грубыми и изрезанными, сильными и свирепыми. Создавалось впечатление, что он может сломать несколько шей голыми руками.

Он осмотрел комнату, охватив все одним взглядом. Выражение его лица было не совсем враждебным, но настороженным. Как у солдата.

Квинн перевела взгляд с Лиама Коулмана и посмотрела мимо него на крыльцо. На небе сгущались сумерки. По снегу протянулись тени. На улице больше никого не было.

— А где Ноа? — спросила она.

Рот Ханны сжался.