Меня подтолкнули через балконный проем обратно в квартиру и повели через спальню в гостиную. Дыхание в груди перехватило, когда я увидел гору белого меха возле дивана, но прежде чем я смог как-то отреагировать на увиденное, голова Одина в наморднике поднялась, и он стал бить хвостом об пол. Офицер, державший его за поводок на шее, не дал ему приблизиться ко мне.
Я перевел дыхание и чуть не упал от облегчения. Меня провели в сопровождении через комнату в открытую дверь и в коридор. Лифты в конце холла были перекрыты, возле лестницы стоял офицер, спорящий с женщиной.
Не с какой-то женщиной – с моей женщиной.
Лиа стояла, уперев руки в бедра, и ее волосы были уложены на макушке в один из этих нелепых, тяжелых пучков. Несколько прядей упали ей на шею и пришли в движение, когда она повернулась, чтобы посмотреть на меня.
Ее рот открылся, и она попыталась сделать шаг вперед. Офицер преградил ей путь, так что мы просто продолжали смотреть друг на друга.
Я вспомнил все, о чем думал, когда возвратился в хижину после того, как высадил ее на автобусной остановке. Именно поэтому я не хотел пускать ее в свою жизнь, но она все равно была здесь – наблюдала, как меня тащат в тюрьму. Ей повезло, что я ее не застрелил.
Мой желудок сжался от одной только мысли об этом.
Офицеры, стоящие с обеих сторон, подтолкнули меня к лифту. Ближе к ней мне уже не оказаться.
— Эван? — мое имя прозвучало как мольба из ее уст.
В ответ я мог только смотреть на нее.
— Что... что случилось? — спросила она, как будто у меня был ответ, который имел хоть какой-то смысл.
У меня его не было. И, возможно, никогда не будет.
Я отвернулся от нее, когда они стали заталкивать меня в лифт. Конечно, не было никакой очевидной причины для всего, что я сделал. Я даже сам этого не мог понять, как же тогда сможет это понять кто-нибудь еще? Им лучше поговорить с собакой.
— Лиа! — я повернулся к ней и встретился с ней глазами. — Возьми Одина, пожалуйста. Пожалуйста, возьми его с собой – убедись, что с ним все будет в порядке. Пожалуйста? Сделаешь это? Пожалуйста?
— Хорошо, — тихо ответила она.
— Позволь ей, — стал умолять я парня, держащего меня за левую руку. — Пусть она заберет мою собаку, хорошо?
Он ничего не сказал.
— Что вы собираетесь с ним делать? — потребовал я, когда меня подтолкнули в сторону лифта. — Пусть она заберет его! Пожалуйста!
— Все будет хорошо, лейтенант, — сказал офицер с круглым лицом, подходя ко мне. — С собакой все в порядке, и после небольшого оформления мы убедимся, чтобы он, в конечном итоге, оказался в руках этой молодой леди. Согласен?
Я кивнул.
Мои глаза снова встретились с Лиа, и я увидел, как одна слезинка сбегает с ее ресниц и катится по щеке. Необходимость стереть эту слезу была просто невыносимой, но я не мог даже шевельнуться.
— Извини, — прошептал я.
Ее зубы вонзились в нижнюю губу, и когда она снова прошептала мое имя, из глаз полилось еще больше слез.
— Я позабочусь об Одине, — сказала она. — Я...я разберусь с этим. Тебе просто нужно... тебе нужно…
Ее голос затих, и я улыбнулся ей одним уголком рта за заботу. Мне не нужно было ничего кроме того, что обещал сделать Моретти – пристрелить меня.
Предполагалось, что они убьют меня. Зачем я перестал стрелять? Ведь если бы я не остановился, они бы меня прикончили. Взгляд назад на Лиа снова дал мне ответ – я не мог продолжать стрелять, зная, что она была поблизости.
Больше ничего нельзя было поделать, и никакая моя обычная тактика не сможет удержать меня от того, чтобы постоянно не думать о ней. Я увидел ее снова, это уже больше не просто воспоминание, я чувствовал ее присутствие. Даже когда сотрудники полиции блокировали нас от физического контакта, казалось, что мы касались друг друга.
Мне не нужно было прикасаться к ней – я чувствовал ее присутствие в холле.
Я чувствовал ее все время; с того момента, как она села в автобус, чтобы увидеться со своей матерью, и до того, как наши глаза встретились в холле. Возможно, я мог бы найти несколько способов затолкать ее в самые дальние уголки моей памяти, но я знал, что она всегда была там. Как будто она была внутри меня, и никуда не исчезала, где бы я ни оказывался.
Я стал бы ее погибелью, вполне возможно, в самом буквальном смысле этого слова.
Я не мог этого допустить. Я не мог позволить ей стать частью моей дерьмовой жизни и закончить, как Бриджет – либо от моей пули, либо от чужой. Я не собираюсь позволить этому случиться, потому что... потому что…
Потому что Ринальдо Моретти ошибался во мне.
Я точно знал, что он имел в виду, – я чувствовал это.
Взглянув на нее в последний раз, я постарался впитать в себя все, что мог. Мой разум охватил ее длинные, темные волосы, глаза, сверкающие от слез, сияющий четвертак, висящий на шее, и сохранил это навсегда в памяти. Я понимал, что это был конец всему, и это было самым лучшим выходом для нее. Я понимал это всем своим теплым, бьющимся сердцем. Осталось только найти новый способ выкинуть ее из моей головы.
Тюрьма, кажется, является хорошим отвлекающим фактором ото всего.
Поэтому я позволил им увести меня.
Надеть на себя наручники.