Даже утром меня все еще знобило. Какой дрянью меня накачали и когда станет хоть немного легче? В голове было пусто, как с похмелья, тело казалось ватным, чужим. После медикаментозного сна навалилась апатия, так что я просто лежал и пялился в посеревший, изрытый трещинами потолок камеры обезьянника. Кто-то подошел к решетке, сквозь прутья камеры упала длинная тень.
— Рид, — позвал надзиратель, но я не отреагировал, продолжал пялиться в потолок.
Скрипнула дверка окошка раздачи, надзиратель сунул на подставку тарелку с дурно пахнущей жижей. Глухо стукнуло дно пластикового стакана, лязгнула брошенная на подставку ложка. Надзиратель стоял и ждал. По нервному сопению я понял, что он хочет что-то спросить, завести разговор, но не решается. Что ж, не буду ему упрощать задачу. Расспросы, сочувствующие взгляды и шепотки в коридорах — последнее что мне сейчас нужно. Я лежал, бесцельно глядя в досконально изученный потолок, и даже не услышал, как надзиратель ушел. Есть не хотелось, к тому же к этой отраве лучше не прикасаться, местная кормежка настолько поганая, что моя синтетическая тушенка покажется верхом кулинарного мастерства.
На какой-то миг я провалился в беспокойный сон, в котором меня тянуло в мутную зловонную воду. Я барахтался, пытался выплыть, но упирался головой в покатый кирпичный потолок, и новая волна грязи захлестывала меня, чтобы потом снова дать глотнуть воздуха. Ноги и руки обвивали змеи, елозя своими скользкими холодными телами по коже. Они держали крепко, будто кандалы. Дурной, липкий сон, который в нынешнем состоянии я не смог бы изменить даже если бы сильно захотел. Единственное что я мог — проснуться, чтобы снова увидеть серый потолок. Время тянулось смолой, расслаивая мысли и чувства, выхолащивая душу.
За мной пришли ближе к вечеру. Двое патрульных, которым выпала честь отправить коллегу в Хранилище, смотрели на меня без осуждения. Имен этих парней я не знал, но лица были знакомы, мы часто пересекались в лабиринтах «Восьмерки». Парни вели себя неуверенно, во взглядах читалось сожаление, должно быть они понимают, что рано или поздно могут оказаться на моем месте.
— Рид, на выход, — сказал один из них, доставая наручники.
Я послушно вытянул руки, позволив сковать металлическими браслетами, и пошел следом за сопровождающим к выходу на парковку.
В святилище юстициаров меня привезли на полицейской машине. Одного. На суде я тоже буду один, таковы правила. У входа меня встретил киборг и повел по длинному, залитому белым жгучим светом коридору, а патрульные остались где-то там, где все еще светит настоящее солнце. У закрытых двустворчатых металлических дверей мы остановились.
— Аксель Рид, дело номер R-14001/25К, — проскрежетал киборг, его единственный красный глаз-лампочка дважды мигнул.
Двери со скрежетом распахнулись, и я уверенно шагнул внутрь.
Залом Правосудия называли круглое помещение с шестиметровым зеркальным потолком. Стены и пол тоже были зеркальными и пялились на меня сотней моих отражений. Каждый шаг и движение смазывались, теряясь средь двойников. Посреди зала стояло кресло для подключения, напротив, из полукруга зеркальной стены, выпирало механическое щупальце, которое должно влезть в мой мозг.
Двое агентов Управления юстиции в черных костюмах провели меня к креслу, усадили и пристегнули запястья к подлокотникам. Их лица казались серыми масками, движения были механическими, как у киборгов, а глаза по-рыбьи холодными. Они синхронно защелкнули металлические крепежи у меня на ногах, закрепили специальным обручем голову. В целом кресло напоминало электрический стул за одним небольшим отличием — с него я все-таки встану и выйду из Зала, чтобы умереть чуть позже в собственных грезах, лежа в теплом уюте биогеля капсулы.
— Аксель Рид, вы готовы к суду системы Конгломерата? — спросил агент.
— Готов.
— Вы должны предоставить судье-юстициару полный доступ к своему нейроимпланту. Напоминаю, что в случае отказа, я, как агент Управления, буду вынужден получить доступ против вашей воли. Аксель Рид, вы даете полный доступ к своему нейроимпланту?
— Да, — выдохнул я.
Агент снял с крепежа нейрошунт и ощупал мой затылок. Второй тем временем встал у двери: поза расслабленная, руки по швам, но кобура расстегнута, так что в любой момент он молниеносно выхватит пистолет.
— Начинаю подключение, — сообщил агент, и вогнал в мой биопорт нейрошунт.
От боли я резко дернулся — металлические браслеты на руках и ногах тут же впились в тело. В голове пульсировал жар, но в тоже время меня трясло от холода так, что стучали зубы. Оборудование юстициаров словно было создано для пыток и подавления воли. Мучительные секунды подключения показались вечностью, и когда, наконец, отпустило, у меня не осталось сил даже моргать.