На грани безумия (СИ)

Все случилось за считанные секунды. Шар бросился на «индейку», ударив в спину. Боец повалился в усыпанную гильзами пыль и заорал. Мне самому хотелось кричать, потому что это не смерть, это намного хуже. Усики шара плотно обвили его шлем, сквозь фильтры и отверстия внутрь потекла серая слизь. «Индейка» бешено стучал по земле ногами, молотил руками, пытаясь скинуть с себя убийцу, но не мог, ведь наниты уже проникли в его организм, и совсем скоро — еще живого и мыслящего — заключат в кокон.

Единственное, что я мог сейчас сделать — это принять идиотское решение. И я его принял.

Я снова взялся за управление турелью и активировал заряд — одну единственную бронебойную ракету, которую я берег для диверсума, надеясь, что «индейка» сможет убежать.

— Прости, дружище, но ничего не вышло… — сказал я и дал команду орудию открыть огонь.

Огненный взрыв разорвал бойца на части, а вместе с ним и злополучный серебристый шар. Диверсум зло взвыл, от этого механического воя-скрежета у меня заложило уши. Паук молниеносно побежал к броневику, на ходу активируя резаки на суставчатых лапах. Я инстинктивно сжался в кресле, а затем вылез и ломанулся обратно к люку, хотя и понимал, что все тщетно, против диверсума мне не выстоять. Я — муравей под плинтусом, которого вот-вот вытянут отсюда пылесосом.

Я не понял, когда именно они появились, но четко их видел и слышал. Два боевых вертолета вылетели из расщелины между разрушенными многоэтажками и открыли огонь. Все что я успел — упасть на пол. Характерный визг выпущенной ракеты «воздух-земля». Взрыв. Еще один. Броневик подбросило ударной волной и перевернуло, в брюхо машины градом замолотили осколки. Я больно приложился головой об открытый люк и завалился на пол.

* * *

Сознание возвращалось медленно, норовя вновь ускользнуть. Я словно плыл на волнах, мерно покачиваясь, ныряя и выныривая, погружаясь в боль. Звуки доносились рваные, искаженные.

— Живой? — спросил басовитый мужской голос.

— Да, но ранен. Два ребра сломано, рука. Многочисленные ожоги и сотрясение. Возможно имплант повредил, — ответил второй, механический.

— На серую дрянь проверили?

— Чист.

— Хорошо, тащите в вертушку, — приказывает тот, первый.

Снова покачивание на волнах… Меня несут на носилках? В вертолет? Ничего не вижу. На глазах какая-то влажная, липкая повязка, но аудиосистема работает на восьмидесяти процентах.

— Территорию зачистить! Ставим саркофаг! — долетает сквозь гул лопастей чей-то приказ.

Меня обдает горячим, колючим от пыли и песка ветром. Гул вертолетных лопастей вызывает почти физическую боль. Чувствую, как носилки поднимают, ставят, закрепляют с громкими щелчками, и вертушка устремляется ввысь. Боль становилась тягучей, обволакивающий и слегка приглушенной, даже немного приятной.

Кто-то склонился надо мной с обеспокоенным вздохом, а затем снял с глаз повязку, но я ничего не увидел. Глаза резало и пекло, имплантат выдавал помехи. Я ослеп… Иные меня раздери, я ослеп!

— Жить будет, — раздался справа мужской голос. — Я сделал все по максимуму, мэм. Остальное пусть белые эскулапы латают в больничке.

— Хорошо. Спасибо, Эндрю, — ответил ему второй голос, женский. Очень знакомый сладкий бархатный голос, который принадлежал…

Кассандра Милз положила прохладную ладонь мне на лоб и сказала:

— Ну и доставили же вы нам проблем, мистер Рид. А ведь всего-то на всего надо было дать мне доступ к своему нейроимпланту, когда я просила.

Глава 9

— Вы быстро идете на поправку, мистер Рид, — сказал высокий худощавый доктор с благородной сединой на висках. — Переломы срастаются хорошо, подсаженная кожа прижилась, зрение мы вам полностью восстановили. Поврежденный глазной имплант я заменил на аналогичную модель, только пятого поколения.

Пятого⁈ Моя «единица» стоила немало, считалась дорогой, а тут пятерка… Я столько коинов с черной меткой в профиле никогда не заработаю. Да и без метки придется попотеть, если честно.

Видимо, замешательство отразилось на моем лице, потому что доктор спешно добавил:

— Не переживайте. Имплант уже оплачен корпорацией, как и лечение. Выздоравливайте, мистер Рид, и ни о чем не беспокойтесь, вы в надежных руках.

— Спасибо, доктор.

Дверь за эскулапом бесшумно закрылась, я снова остался в одиночестве. В больнице я провел четыре дня. За это время белоснежная палата с климатконтролем, голографическими панелями на стенах и огромным окном с видом на парк успела поднадоесть. Повязки с глаз мне сняли в первый же день, позволив любоваться хвойным лесом на голопанелях и прочей успокаивающей бурдой. Вставать разрешили на второй, и я лениво прохаживался по палате, подолгу стоял у окна, разглядывая пышущий зеленью сквер с лавочками и стилизованными под старину фонарями. В сквере после обеда всегда было много народу. К больным приходили друзья и родственники, люди медленно прогуливались по тропинкам, сидели в тени деревьев и вели неторопливые беседы, ели какие-то вкусности.

Ко мне никто не приходил.