На грани двух миров

В чулане было тихо. Девчонка молчала. Молчала и дрожала, поглядывая на меня из-под густых опущенных ресниц. Всё, что я слышал — это завывание северного бриза, проникающего в щели между досками, противный скрежет зубов, по причине холода, и урчание голодного живота на весь сарай. А всё, что видел — взявшееся из ниоткуда чудище, перепачканное грязью, с которым теперь понятия не имел, что мне делать.

— Утро доброе, Владюша! Ну и что у тебя тут такое срочное стряслось? Русалку что ль поймал? — хрипло расхохотался, старый алкоголик.

А мне вот было не до шуток. Я ночью плохо спал. Мне снова мерещились кошмары. А ещё будто кто-то вопил у самого утра. Жалобно так вопил, с надрывом. Будто помощи просил. Женщина вопила. Пришлось заглушить свои психи парой рюмок палёной сивухи. Спирт конечно это не моё, я за здоровый образ жизни, лишь изредка… и вот это изредка как раз настало вчера. Другого выхода, как справиться с припадком, у меня не было.

— Забирай её, Степаныч, шустрей давай! — кивком указал в настежь распахнутую дверь сарая, — Воровка! Уже второй раз ко мне в хлев забирается, нахлебница бесстыжая! Кто такая знать не знаю и не собираюсь. У меня тут не благотворительный фонд помощи малоимущим и обездоленным. Сам понимаешь. Поэтому делай свою работу и больше занимайся наведением порядка в своём ущербном городишке, а не брюхо пивом с утра до вечера набивай.

Улыбка вмиг испарилась с миловидного лица старичка, которое украшали усы с забавными завитушками, а на лысой голове покоилась почетная бескозырка.

Обиделся, папаша, но я честно не хотел язвить. Просто уже в край всё достало! Достала моя грёбанная, однотипная жизнь без надежды на лучшие изменения.

Степаныч недовольно цыкнул и, важно поправив козырёк головного убора — его гордости, деловито зашаркал к сараю. Нырнул внутрь, и полминуты от него не было ни слуху, ни духу. А когда я его, недоуменного и непонимающего, снова увидел на улице — взбесился ещё больше.

Что за ерунда?

С утра пораньше и уже выпил?

Вот дед! Вот даёт!

— Так кого забирать-то? — почесал седой затылок, — Где твоя эта… «особо опасная уголовница»? — зевнул, разгильдяй водочный.

Да он издевается?

Я его со злости за рукав деранул, да силу не рассчитал, а дедок, после вечерних посиделок у костра с корешами, совсем в рохлю превратился, чуть было носом в лужу не клюнул.

— Её блин забирай! Рыжую эту нахлебницу!

— Ты парень что, того уже? Совсем в край тронулся? Или просто решил над стариком поиздеваться? — покрутил пальцем у виска, вырываясь из одержимой хватки, — Нет там никого! Шутник, блин!

От злости я практически превратился в бешеного быка! Видать, старый ещё не до конца отрезвел. И это он меня ещё алкашом называет! А сам?? Сам-то до чего докатился?

Пулей в сарай заскочил, девчонку за шкирку схватил и вытолкал на воздух, не обращая внимания даже на то, что она несколько раз споткнулась, пока я её за собой следом тащил. Единственное на что обратил внимание… так это на то, что рука у неё была очень холодная. Ледяная. Как у живой арктической статуи.

****

Глава 2 (2).

Вчера я не особо успел рассмотреть незнакомку, но сейчас заметил, что у девчонки, вроде бы, рыжие волосы и большие зелёные глаза, а ещё очень нежная, хоть и холодная, кожа. Вообще, с таким-то слоем глины трудно разобраться человек это, или животное. Но волосы, скорей всего рыжие.

Незнакомка молчала, прикусив губу. Молчала и тряслась, как одержимая кем-то, или чем-то, или может считала, что я её на заклание тащу.

Наружу вытолкал, прямо перед самым носом Степаныча встряхнул хорошенько, чтобы тот поскорей прозрел и разглядел девку получше, аль угар глаза застилает.

— Ну! Вот же она! — с силой за шкирку телепаю, а оборванка мычит, шипит и в ответ начинает смело сопротивляться, пытаясь дотянуться до моей руки, чтобы впиться по самую кость своими обломанными коготками, «наманикюренными» грязью.

Старик с полминуты просто втыкает, разинув рот настолько широко, будто принял меня за прибывшего на землю гуманоида, а затем вдруг кривится без доли юмора:

— Мдааа уж, ну ты даёшь, малый! А я тебе говорил, что одиночество — похлеще водки, до добра не доведёт!

— Не понял?! — повышаю голос, — То есть ты правда не видишь девчонку?

Устало пожимает плечами:

— Разве что в своём больном воображении… Так, Влад, иди-ка ты отоспись, а потом поговорим, ладно? Нельзя вот так вот молодому и красивому парню свою жизнь гробить. Причём, без причины! — хлопает по плечу, а у самого в убитых жизнью глазах во всю печаль пританцовывает, — Больше не шути так со мной, если дело не срочное. Я по твоей милости больше часа по разбитым ухабам мчался.

Выждал паузу, с недоумением глянул на мою подвешенную руку в воздухе, которая так умело подёргивалась на весу, будто я действительно кого-то за шиворот тягал, а затем, отвесив честь у виска, шарахнулся от меня как от чумы:

— Всё, парень. Будь здоров! Увидимся.

Через секунду «шерифа» словно штормовым бризом сдуло.

Я вдруг вспомнил, что не один остался. А смириться с не одиночеством… капец как непривычно! Тогда до меня ещё не сразу дошёл смысл происходящего.