На грани фола

Спрятав телефон, я мысленно шлю к черту обоих парней и берусь за работу. А когда через десять минут выхожу из кухни с подносом, в зале царит полумрак, только нервно пульсируют огни стробоскопа и неоном подсвечивается экран компьютера, с которого Руслан ставит музыку. Несколько раз моргаю, чтобы глаза привыкли к обстановке, но уже в следующий миг жалею, что не ослепла прямо на пороге. Причина? Исключительно моя внутренняя неприязнь к оргиям и рвотный рефлекс, который возникает непроизвольно, стоит мне увидеть, что белобрысая Карина взгромоздилась Громову на колени и теперь старательно вылизывает ему шею. Поднос в моей руке предательски кренится вместе с банками пива и колы, но я, вовремя спохватившись, выравниваю его и, в три шага преодолев расстояние до стола, с грохотом опускаю напитки на гладкую поверхность.

– О, Булочка. – Громов насмешливо приподнимает брови. – Ты быстро. Сразу ясно – профессионал.

При виде его надменной физиономии мне хочется запустить деревянным подносом ему в голову. А лучше вышвырнуть все это в окно и гордо удалиться, но моя справка все еще у него. И отчего-то я почти уверена, что, стоит мне сделать шаг в том направлении, в котором мчат мои мысли, заветную бумажку я не увижу. Господи, ну какая же я дура! Надо было думать головой и делать реферат в ночь, а не надеяться на помощь этого озабоченного придурка. Не хватало зависимости от него? Урок мне, блин, на всю оставшуюся жизнь.

– Ага, – бросаю в запале. – Ты же себя только профессионалками окружать предпочитаешь. Во всех смыслах, – добавляю язвительно, фокусируя взгляд на Карине, которая продолжает обсасывать кожу над воротником его толстовки.

Руслан на заднем плане опять гогочет, но больше никто из тусовки не смеет и рта открыть. Мой подтекст вполне очевиден, так что многие, мне кажется, мысленно уже готовятся к женской склоке. Карина наконец отрывается от Громова и, по-змеиному сощурив глаза, надменно улыбается, словно одновременно хочет сказать: «Он мой» и «Не охренела ли ты, девочка?»

– Правильно, Огнева, – с нажимом бросает Арсений, вроде бы намереваясь погасить мой воинственный пыл. – Вот и веди себя как профессионал, а то уже горелым мясом тянет.

Сволочь!

Вернувшись на кухню, я понимаю, что меня трясет. Тут и обида, и ярость, и унижение. И еще какое-то непонятное чувство, которое сложно облечь в слова. Описать четко я могу лишь одно – я ненавижу Арсения Громова. Ненавижу настолько, что я бы не подала ему стакана воды в пустыне, а будь он последним мужчиной на планете Земля вместе со мной, последней женщиной, человечеству пришлось бы вымереть окончательно и бесповоротно.

Эстет недоделанный. Мясом ему воняет? Бургеров захотелось? Будут ему бургеры! Самые лучшие, которые он когда-либо пробовал!

В бешенстве грохаю сковородой о плиту, на ходу переворачивая подрумянившиеся котлеты. Кромсаю острым ножом листья салата и помидоры, представляя, что вместо несчастных овощей на разделочной доске шея Громова и губы Карины, и даже не морщусь – раньше не замечала в себе подобной кровожадности. Надо успокоиться, успокоиться… Наш шеф Иван Иваныч в кафе, прирожденный философ, говорит, что нельзя готовить в скверном настроении, иначе твоя негативная энергия передастся людям, которые будут твою стряпню есть. Смущает ли это меня? Черта с два! Если у приготовленных бургеров вырастут руки и они придушат ими Громова и Смирнову, выписывающую задницей восьмерки у него на коленях… что ж, так тому и быть, я это переживу!

Успокоиться. Успокоиться. Мне нужно успокоиться. Жар бы еще унять, а то вся горю. Температура, что ли, к вечеру поднялась? Не пойму. Хочется раздеться. К счастью, уединение кухни располагает к разоблачению – я скидываю с себя свитер и остаюсь в обтягивающем спортивном топе. Стираю тыльной стороной ладони пот со лба и, распахнув морозилку, секунд тридцать охлаждаю воздух вокруг. Немного успокоившись, клацаю кнопкой на навороченном чайнике с непонятными разноцветными индикаторами. В ящике, когда искала приправы для соуса, нашла ромашку – попью, нервы как раз успокою, чтобы ярость не вышла из берегов и не утопила кое-кого из соседней комнаты.

Пока все вокруг кипит, я мешаю в глубоком соуснике майонез, горчицу, мед и специи. Пробую пальцем на вкус – идеально. В меру терпко, в меру сладко. Очень горячо. Этот соус – тоже одно из откровений Иваныча. Не знаю никого, кто бы от него не улетал в гастрономическую стратосферу.

Полоснув ножом, я делю подогретые булочки на две части и щедро смазываю каждую соусом. Мажу им лист салата, сверху кладу помидоры, котлету и несколько ломтиков сыра. Готовлю быстро, даже несмотря на покалеченную в схватке с Быком руку, немного даже отвлекаюсь, так что внутренности почти перестают дрожать от негодования. Но стоит подумать о том, как мне сейчас с этим подносом опять выходить в зал и лицезреть Громова, – накрывает с новой силой. Даже сильнее.