На грани фола (Крутые аргументы)

- Находятся и охочие поиграть в "пиночета", - подбросил Алесей своё "поленце" в костер без того жаркого разговора. - Вот и на Западе снова стали поговаривать о нас: привыкли, мол, к византийской деспотии и интриганству, генетически склонны не к демократии, а к диктатуре.

- Ну и пусть себе говорят на здоровье, лишь бы в наши дела не совались с видом познавших все прелести демократии. Ты знаешь, больше меня беспокоит другое. Суперпатриотический наш озноб с приступами тщеславия, национальной самовлюбленности и превосходства над другими.

- А ведь опаснейшая же эта штука, согласись. Воспевание и признание святости только своего народа, в этом есть что-то от дьявола. В угаре самовосхваления обычно кончают предъявлением претензий ко всему миру. Пока эту черту не переходят. А если перейдут? Вот тогда и окажутся в объятиях своего "пиночета", для которого верность стране отождествляется с верностью ему самому.

- Тоже не хочу перед тобою лукавить и скажу вот что. Вместо натравливания правых на левых, вешания друг на друга непристойных ярлыков надо бы объявить войну рабской своей душонке. Враг наш не чеченец. Враг этот есть холоп в душе каждого из нас, послушливый и услужливый любой власти, хоть самого сатаны. Не ахать и охать нам нужно. Не за икону, бутылки водки или оружие хвататься. За ум свой! Или как говорил незабвенный полководец от сохи, "Соображать надо!" - заключил Максимыч, вознеся вверх правую руку с тремя простертыми перстами. - Не то так и останемся блаженными бунтарями, пока черти нам на ноги совсем не связали. Короче, уже до ветру бежать пора, а мы ещё не ели.

Генерал медленно поднялся, расправил плечи, одел свою импортную кожанку, словно китель после долгого сидения, и выдохнул:

- Что-то у меня язык совсем развязался. За парную радость спасибо, Михалыч. Душу отвел, от блажи очистился, пора и домой топать. До сих пор никого так не боюсь, как супружницу свою в гневе. Она у меня хоть и своенравная, но добрая, отходит быстро и зла не держит. Вот, думает, наклюкались мы здесь и выйти не можем. Ну что, встретимся уж только летом. Я тут в одну страну намылился ума-разума набираться, да и самому в долгу не ходить.

- Будем надеться, свидимся.

- Да, хочешь до лета загадку? Чего никогда не было и не будет, но если будет, то всех нас, мужиков, погубит? Не знаю, как ты, я лично отгадал не сразу.

Покидав в сумку банные причиндалы, Максимыч перекинул её через плечо и отправился удивлять супругу приливом новых сил, подобревшей, очищенной добела душой.

И верно ведь, если есть изобретение, авторское право на которое принадлежит всему человечеству, то одно из них - парилка. После неё приходит ощущение, будто всё в тебе и ты во всём. Потому и дорога нам жизнь земная.

На этом можно было ставить точку, но есть ещё одно обстоятельство. Перед самым уходом оставил генерал на рабочем столе Алексея несколько листков рукописного текста. "Так на всякий случай, - объяснил он. - Автора уже нет в живых, а по назначению передать не пришлось. Можешь использовать в своих сочинениях и без огласки откуда взял. Мне ж тоже пенсия пригодится."

Вернувшись к себе в кабинет, Алексей расправил листочки, стал разбираться в написанных мелким убористым подчерком записях.

Дорогой батя, здравствуй! - говорилось в них. - Как там у тебя дела? Как со здоровьем? Надеюсь, справляешься.

Ну а мне пришел вот черед идти на исповедь. Не в церковь и не к полковому комиссару. К тебе.

Рядом со мной сейчас на грязной подстилке тихо стонет от боли в плече мой связной Костя, младший лейтенант из Подмосковья. В разбитое окно дома вижу внизу зажаренного заживо водителя одного из наших бэтээров. Кругом мертвые, разрушенные дома. Ветер гоняет по улицам листовки с призывом вступать на путь "священной войны", помнить, что воин аллаха может взять с собой в рай души семидесяти родных и близких, Кружатся в воздухе и воззвания на русском к солдатам уходить из воинских частей, принимать обычаи гор. В городе пахнет трупами, порохом, гарью, наркотиками, бандитами, наемниками и просто охотниками за головами. За нашими головами.

Там за окном смердит человеческой ненавистью и злобой, не оставляя шансов ничему другому. Мой разведбат, вернее остатки от него, завяз в развалинах рядом с городской больницей. Мы перенесли туда раненых, заняли круговую оборону. Трупы сложили в ряд во дворе, накрыли их. Уже несколько часов действует взаимная договоренность не стрелять. В ходе переговоров я даже припугнул "шайтана" в маске, что если нам не дадут выйти и не передадут всех пленных, жизнь их заложников я не гарантирую. Услышав об этом, парень с зеленой повязкой вытаращил на меня глаза, однако вел себя сдержанно, на все мои предложения отвечал - ладно, сторгуемся.