На грани искры

<p>На грани искры</p>

<p>Глава 1</p>

Батюшка мой, Устий Кирка, был известным и уважаемым купцом в нашем городке. И уважение это он заработал своим по́том и трудом. Слово плохое, может, кто-то в его адрес и осмелился бы сказать, но никто не спорил с тем, что фигура он значимая.

К нашей семье относились с почтением. Пусть мы и купцы, но всегда старались жить по справедливости. В помощи простому люду никогда не отказывали. Денег, правда, тоже зазря не давали. Если приходил кто с просьбой малой, то маменька обязательно вникала. Кому хлебушком, кому одежкой оказывала содействие. Не бесплатно, конечно. В лавке, да и в доме, всегда находилась работенка.

Все знали: госпожа Кирка — женщина душевная и понимающая, но просто так даже старые башмаки не отдаст. И пусть просительница обольется слезами, сетуя на тяжелую вдовью долю или сиротку, которую нужно одеть и обуть, маменька выслушает, вздохнет, может, и слезу уронит. А потом найдет дело: половики для стирки выдаст или лопату для снега — в зависимости от сезона. И лишь после выполненной работы вручит нужное.

Никто из нас, братьев и сестер, не донашивал вещи друг за другом, а отдавали нуждающимся.

— Купец я или мешочник? Могу себе позволить! — заявлял батюшка, покупая очередную обновку для детей.

Нас он любил безмерно, хоть и воспитывал строго. По поводу любви Устия Кирка к отпрыскам многие шушукались и сплетничали. Особенно когда дело доходило до меня. Не то чтобы я какой дурной и ущербный получился, просто отсутствовала во мне купеческая жилка.

Старший брат Еклавий уже был опорой для отца. Батюшка оставлял на него лавку, уезжая за товаром, а брату-то лишь семнадцать исполнилось. Второй по старшинству братишка — Середа — в уме считает дюже хорошо. Что ни дай ему на пересчет, деньги или товар, все в один миг решит и результат на бумажку напишет. Дядька Митро — батюшкин приятель — одно слово как-то называл. В столице у господ бывают какие-то «бухалтеры» или кто-то такой похожий (слово больно сложное, никак не запомню). Мол, наш Середа тем самым сложным словом вполне может стать. И будет у купца Кирки через пару лет личный, значит, счетовод. Правда, пока возрастом не вышел, ведь брату только пятнадцать в следующем месяце исполнится, но через пару лет документы оформят.

После братьев идет Дуняша, наша старшая сестра, а младшенькой Любаше всего восемь. Мне же тринадцать, и с тем, как помогать семье, я пока не разобрался. Батюшка, слушая мои размышления, обычно задумчиво чешет затылок, бороду теребит, но ответа не находит.

Пробовали меня и помощником в лавке поставить, да толку немного. Я бывало задумаюсь о своем, а тут кто-то что-нибудь спрашивает, а я и не заметил. А мыслей у меня — ох сколько!

Вот, например, почему у луговых васильков летом белые звездочки на стеблях светятся, а к осени пропадают? А если стебелек сорвать и засушить, эти светящиеся точки не исчезают. Или кадыш лесной совсем загадка! У него серебристые искорки и на стебле, и в цветках, даже в корнях есть. Я сам проверял: совочком выкопал, корень почистил, посмотрел, как искорки светятся. Причем всегда: хоть летом, хоть осенью, хоть засуши его или истолки в пыль. Интересно ведь!

Матушка правда огорчается, когда я долго в задумчивости сижу. Предлагала меня отправить какому-нибудь ремеслу поучиться. Еклавий почти год у портного в подручных ходил, ещё и платили мы за эту науку по два золотых в месяц. Это чтобы братец хорошо понимал, какую ткань на какой костюм надобно и какие кружева годятся для пожилых дам, а какие девицы носят.

Братья на мою задумчивость с некоторых пор нервно реагируют. Ну а нечего было мне лягушек в ботинки подкидывать! Они тогда это шуткой назвали. Потом-то оказалось, что мои шутки и фантазия более хм… В общем, поболее. Еклавий и Середа вдвоём не успевали за моими забавами уследить.

Но не подумайте, что я со зла. Всегда только в ответ. Вот, например, подсунут мне травяной отвар не с медом, а с солью — значит, следующие три дня у них вся еда пересолена. Как я это проворачивал, не спрашивайте. Тут же не просто надо на кухню прокрасться, чтобы в пирожок соли подсыпать, а еще и проследить, чтобы этот «особенный» пирожок к батюшке не попал. Бывали и такие преце… пренцид… э-э-э… случаи.

Батюшка после со всей своей отеческой любовью мне её, любовь, ремнем через одно место вбивал, приговаривая, что это обучение такое.

Науку его я принимал всегда стоически, утешая себя мыслью, что Еклавий, пока у портного в подмастерьях ходил, тоже немало розог на своей шкуре испробовал. Утверждал, что ему такая наука впрок пошла.