На грани полуночи (ЛП)

Однако Шон великодушно отдал его ей, отказавшись от своей обычной искренней чувственности. Он обнял Лив, сжимая ее волосы и спину, дрожа и издавая бессвязные стоны.

Когда ей потребовалась минутка, чтобы подышать и дать отдохнуть челюсти, Шон протянул руку, коснулся ее щеки и мягко проговорил:

– Остановись, если устала.

Улыбнувшись, Лив помассировала его руками.

– Если я хочу сократить счет в четыре тысячи восемьсот долларов, нужно приступать сейчас же.

Его грудь затряслась от смеха, а через мгновение Шон снова приподнял ее лицо.

– Ты же в курсе, что это просто шутка, да? – Его глаза смотрели с беспокойством. – Я знаю, что кажусь агрессивным, но если не хочешь, остановись. Понятно?

Лив колебалась:

– М-мм, хорошо. Значит ли это, что ты не хочешь…

– Черт, нет, – вырвалось у него. – Я это люблю. Я буду просить, умолять, сосать тебе пальцы на ногах. Но тебе решать: когда и сколько. Понимаешь?

– Да, спасибо, – скромно отозвалась она. – Теперь мне можно продолжить?

Шон проигнорировал вопрос, лаская ее щеку кончиками пальцев.

– Это много для меня значит, – сказал он. – И я не хочу все портить.

Серьезный, беспокойный взгляд его глаз наполнил ее сердце нежностью.

– Ты и не портишь, – ответила ему Лив. – Поверь мне.

Она попыталась опуститься вниз и продолжить с того, на чем остановилась, но Шон подхватил ее и развернулся, пока они не оказались в позе «шестьдесят девять».

– Я не могу ждать, – объяснил он. – Дай мне тоже поиграть.

Затем раздвинул ей бедра и прижался к ней ртом.

Сначала Лив застыла. Поза «шестьдесят девять» была не для нее. Оральный секс требовал концентрации, а когда парень сгибает тебя кренделем и утыкается лицом тебе между ног, щекоча и лаская, пока ты пытаешься справиться со своей задачей… хм, нет. По ее мнению, правильный минет был сродни езде на дорогом спортивном автомобиле или резке овощей острым ножом: лучше всего всецело сосредоточиться и ни на что не отвлекаться.

Но, как это всегда бывало с Шоном, все, что, как ей казалось, она знает о сексе, переворачивалось с ног на голову. Быть согнутой в крендель оказалось очень даже приятно, если расслабиться до того, чтобы перестать чувствовать собственные кости от множественных оргазмов. Тем более когда лижущий, возбуждающий и вибрирующий язык Шона так безошибочно и искусно поддерживает ее в состоянии трепетного восторга.

Это было прекрасно, соблазнительно и восхитительно. Они вдохновляли друг друга на более чувственные, жадные крайности каждым посасыванием, каждой сладостной лаской. Его удовольствие усиливало ее и наоборот, пока они не объединились в одно сверкающее целое: его твердость к ее мягкости, его грубость к ее нежности. А в центре всего этого сладкого безумия – щедрое удовлетворение всех тайных, невысказанных желаний. На гребень волны они взметнулись вместе и одновременно взорвались в брызги пены.

Комнату неспешно наполнял свет, а Лив все лежала, не в силах пошевелиться, вдыхая теплый мужской мускусный запах. Она гладила золотистые волосы на мускулистом бедре Шона, когда заметила что-то похожее на маленький несимметричный синяк. Она присмотрелась внимательнее. Это была татуировка – криво написанные и размытые буквы на его бедре: «ШОН».

Она провела по ней пальцем.

– Ты сам это сделал? Не похоже на работу профессионала.

Шон хмыкнул:

– Нет. Это сделал отец, когда мне было лет восемь, горячей иглой и шариковой ручкой. С бутылкой виски в качестве дезинфицирующего средства.

Лив заерзала, ее рука на его бедре напряглась.

– Восемь лет?

– Да. Он злился на нас с Кевом за то, что мы шутили над ним. Каждый раз, когда нас было особенно сложно различить. С чувством юмора у отца было не очень. Думаю, оно теряется первым, когда человек психически болен. Так что он решил нас пометить. Сначала Кева. Увидев, что меня ожидает, я сбежал в лес. Ему понадобилось несколько дней, чтобы выследить меня, и то только потому, что я сам позволил ему меня найти. Я был голоден.

– Боже мой. – В полнейшем ужасе Лив погладила пальцем отметину. – Шон, это ужасно. Бедный малыш.

Казалось, он смутился.

– У меня был опыт и похуже. Но я рад, что в моем имени не много букв. У Кева тоже всего три. Скажу больше, это избавило меня в будущем от всякого желания иметь татуировки. – На мгновение Шон задумался и вдруг признался: – Может, именно поэтому я ненавижу виски. Даже от запаха тошнит.

Лив гадала, знает ли он, как много это признание рассказало о его детстве. Она ясно могла представить маленького мальчика, прячущегося в лесу. Голодного и напуганного. От этого образа у нее заболело в груди, но Лив понимала, что сочувствие лишь смутит его.

Она придвинулась поближе и нежно поцеловала потускневшую татуировку, молча благодаря судьбу за то, что вся эта боль, весь пережитый мрак не погасили в нем свет.

Несмотря ни на что, этот свет все еще ярко горел.

– Как романтично. Тыкаться носом друг другу в гениталии, как щенки.

Раздавшийся с лестницы холодный голос заставил их подскочить. Вспыхнув, Лив всячески старалась обернуть простыню вокруг своего голого тела.

Шон сел и уставился на Тэм.

– Черт побери, Тэм. Могла бы и постучать.