Бросаю бессильный взгляд на прикованного к стене мага. В целом, всё что мне нужно — дотянуться до антимагического артефакта на его шее. Не знаю, какой именно потенциал у Эйльтофа, но могу поспорить, после его освобождения, мне можно просто занять место в верхней ложе и наблюдать за происходящим. Ключевой вопрос — как это сделать?
Ломаю голову ещё довольно продолжительное время — по ощущениям, не меньше часа. Руки окончательно затекают. Да и всё остальное тело чувствует себя не лучшим образом. Как я ни стараюсь разминать мышцы, чтобы поддерживать кровообращение, выходит это из рук вон плохо. Слишком уж ограничен набор доступных движений.
К какому-то решению я так и не прихожу. А если учесть, под каким углом они нас приковали, то через десять-пятнадцать часов мои пальцы перестанут слушаться. Что произойдёт через тридцать-сорок часов, я даже не берусь прогнозировать. Есть риск полной потери конечностей. Или кистей. Когда под рукой маг или ты сам владеешь нотными связками, это не кажется опасным. Но когда ты сидишь в каменном мешке, а магический дар пропал, возможность использовать свои руки по назначению, становится весьма важным фактором.
В какой-то момент слышу далёкий шум в коридоре. Вроде бы кто-то бормочет себе под нос песню. И что-то волочёт в нашем направлении. Эйльтоф тоже настораживается и прищурившись наблюдает за входом. Но почти сразу обмякает на цепях и снова начинает что-то тихо шептать. Пытаюсь поинтересоваться у него, кто это может быть и почему маг уже расслабился. Но Санс не реагирует на вопросы. А вот звуки приближаются. Скоро я уже могу разобрать отдельные слова песни про жестоких ушастых схоров и храбрых конструктов, что освобождают своих сородичей. Как и услышать звук колёс, что катятся по каменному полу.
Через минуту в дверном проёме возникает что-то большое, зеленоватое и явно химерологического происхождения. Механоиды, независимо от материала, так не воняют. А некроконструтов обрабатывают, чтобы они не разлагались. Полевым так, конечно, не везёт. Но те, которые рассчитаны на максимально долгую эксплуатацию, через подобное заклинание проходят в обязательном порядке.
— И как вас кормить то? Руки прикованы, ноги прикованы.
Зелёный толстяк растерянно чешет в затылке, а внутри меня просыпается надежда.
— Так освободи одну руку. А когда поедим, вернёшь её на место.
Надзиратель несколько секунд смотрит на меня и делает пару шагов, приближаясь ко мне.
— Одну руку? А если ты сбежишь? Или он? Так нельзя. Тогда Гильри накажут. Больно накажут.
— Мы никуда не денемся. Будет свободна всего одна рука. Понимаешь? Как мы убежим, если всё остальное будет приковано к стене?
Тот тихо смеётся, потрясывая большим брюхом и шепча что-то в духе «куда же вы и правда денетесь, если ножки то скованы». Потом шагает ко мне, снимая с пояса большую связку ключей. Остановившись вплотную, притормаживает.
— Я ведь могу просто влить тебе в глотку. Всё это сказочно вкусное пюре. Рр-раз и всё внутри тебя.
Рицеров гребень! Он ведь уже почти открыл.
— Тогда я захлебнусь. Не смогу прожевать, захлебнусь и умру. Ты хочешь убить пленника, Гильри? За такое тебя тоже накажут.
Массивный служающий местной тюрьмы, скребёт пятернёй у себя в затылке, после чего с неожиданной ловкостью хватает миску с тележки, которую тащил за собой. Подносит ужасно пахнущее варево к моему лицу.
— Смотри. Оно жидкое. Ничего не надо жевать. Ты точно не умрёшь. Гильри молодец.
С большим трудом подавив тяжелый вздох, продолжаю попытки.
— То, что пюре жидкое, только делает ситуацию хуже. Я ведь и правда могу погибнуть.
В глазах конструкта появляется неожиданная хитринка.
— Правилами запрещено освобождать конечности заключённых, для которых выбран подобный вид наказания.
Подняв палец вверх, явно цитирует какой-то документ. Договорив, добавляет.
— Что я получу, если дам тебе поесть самостоятельно? Что получит Гильри?
На момент впав в ступор, сразу же принимаюсь набрасывать варианты.
— Деньги. Хочешь рхэзы? Или возможно переехать в другое место, где не будет обителей схоров и можно будет спокойно жить. Ты хочешь жить в спокойствии, Гильри?
Конструкт на какое-то время замирает, потом радостно кивает, от чего его подбородок колышется из стороны в сторону.
— Гильри хочет. Только, как ты это сделаешь, если прикован к стене? Не понимаю.
Скосив взгляд на хмурое лицо надзирателя, пытаюсь найти выход.
— Мы скоро будем на свободе. Как только решим пару вопросов с местным руководством. И тогда сможем расплатиться с тобой.
Секунд двадцать он думает. Чешет затылок, утробно рыгает, хмуро рассматривает меня. Наконец поднимает руку с ключами.
Затаив дыхание, жду, пока щёлкнет замок, но заветного звука так и нет. Вместо него слышится довольный смех нашего охранника. Отступив назад, хохочет, сложив руки на объёмном брюхе. Потом хватает со своей тележки миску с «пюре» и швыряет мне её под ноги.
— Дотянешься — еда твоя. Нет, так хотя бы понюхаешь.