На грани тьмы

Темнота приближалась к городу с востока. На западе нет-нет да блистал солнечный луч, словно арьергард потерпевшей поражение армии, кусочки света, обращенные в постыдное бегство. Они быстро исчезали со стен, с тускло сереющих оконных стекол. Сумрак окутывал город, тени труб, брандмауэров растворялись в приближавшейся ночи. На улицах загорелись гирлянды белого жемчуга. Спешили люди с серыми лицами. С обманной веселостью заплясали чередой, заиграли потрескивающие, крутящиеся, мерцающие неоновые огни. Крыши домов еще хранили следы солнца. На западе неярко тлели полосы подсвечиваемого снизу небосвода. Скоро и они поблекнут, вступит в свои права вечер, уже сейчас пульсирующий на тысячах улиц города — чудовищного исполина с сердцем — дизелем внутреннего сгорания, глазами-рекламами, руками-электрокабелями, ногами — лестницами метро.

Редакция почти опустела. Давно ушли печатники, в подвале темно. У вахтера тихо звучит радио, передают «Патетическую симфонию». Масперо с Пьетро Хаутасом сидят в большом общем зале, разгороженном стеклянными стенками на клетушки.

— Если кто-нибудь поднимет крышу и заглянет сюда, то увидит лабиринт, а в нем два человеческих существа. Сидят они там в центре и гадают, какой же из путей единственный спасительный, верный путь, — рассуждает Масперо.

— Мы и в самом деле как подопытные крысы в искусственном лабиринте, — ворчит Пьетро, запуская пятерню в кучерявую шевелюру. Чувствуется, что мыслями он где-то далеко, сидит как на иголках.

— Не нервничай, — говорит Масперо, хотя и сам не может похвастать спокойствием. Сегодняшний успех неплохо бы закрепить. «Подбросить бы огоньку». Но он тревожится. Понимает, что началась опасная игра, но говорить об этом Пьетро не хочет. Парень и так мается. Быть может, что-то предчувствует? А вдруг террористы не позвонят? Хотя по радио передавали, что институт все еще в осаде. Значит, дело не прикрыто.

— Сам не нервничай, — отвечает Пьетро, продолжая безостановочно мерить шагами зал от стены до стены. Взгляд у него отсутствующий, он с нетерпением ждет, когда наконец зазвонит телефон.

По радио с аэродрома лейтенант Меравил сообщает, что самолет и парашюты готовы. Почти в тот же момент по городскому телефону полковнику Эберту докладывают, что Национальный банк под сильной полицейской охраной отправил деньги — двадцать миллионов в стофранковых купюрах, бывших в употреблении. Словно ощутив, что пришло время, звонят террористы.

— Значит, так, полковник, — слышит Эберт голос Лиммата, — мы решили принять ваше предложение. С небольшими поправками.

Эберт предпочел помолчать несколько секунд, чтобы не выдать своего облегчения, потом спросил:

— А именно?

— За автобус мы даем двух заложников. На аэродроме перед взлетом — документы и четырех заложников. Остальные четверо полетят с нами. Все прочее — как договорились.

— Хорошо, — перевел дух Эберт.

— Автобус должен быть здесь через час, — добавил Лиммат.

— Я могу прислать его сейчас же. Он стоит неподалеку.

— Я сказал: через час! Предварительно позвоню.

Щелчок, трубка положена.

— Странно, что они не спешат. Другие террористы обычно хотят получить все сразу, — сказал Бренн.

— Наверное, действуют по заранее разработанному плану, — предположил Трааль. — Это подтверждает радиосообщение, перехваченное Центром. Они упоминали о каком-то варианте плана, которым хотят воспользоваться.

— Да, и еще с времени и месте.

— Вероятно, о том месте, где по окончании акции должны встретиться со своими сообщниками, — добавил Эберт.

— У меня есть предложение, — обращается Бренн к полковнику.

— Выкладывайте.

— Надо привести авиабазы в боевую готовность. В важнейших пунктах держать наготове вертолеты. В них положить парашюты. За самолетом, на котором полетят террористы и заложники, должен следовать другой. Я сам полечу вслед за ними с отборными парашютистами. На нашем самолете должно быть инфракрасное фото- и кинооборудование. Надо поднять по тревоге специалистов Военного картографического института.

Трааль не улавливает взаимосвязи слов и фраз. А полковнику Эберту логика Бренна ясна.

— Вы правы, — кивает он. — Распорядитесь насчет самолета. Я займусь остальным. — Эберт набирает номер городского телефона и, услышав мужской голос, приказывает: — Соедините меня с военным министром Фальконером!