На грани веков

Инта прибрала клеть, где все пропылилось и пропиталось затхлостью. Пострел с котом обегал двор и все постройки, вскарабкался на холм к рощице Марциса и сквозь нее добрался до старого дуба, под которым лежал невиданно огромный расколотый камень. В этом незнакомом, сухом и открытом мире было столько невиданного, что маленькие ноги еле успевали обежать все, оглядеть и снова помчаться к отцу с матерью, чтобы рассказать либо расспросить. Пеструха казалась вполне довольной — наконец-то она снова попала в приличное помещение, где, видимо, еще чуяла старый приятный запах хлева, хотя остатки подстилки уже вросли в землю и зацвели. Вокруг всего двора, даже на сухом песчаном пригорке, маняще зеленела молодая трава, в придорожной канаве колыхались желтые пучки калужницы — о нехватке корма нечего беспокоиться.

Прежде всего Мартынь тщательно оглядел свое хозяйство. Кузница такая же, как и полтора года назад, как при старом Марцисе. Смолистые, дочерна прокопченные бревна казались недоступными времени и погоде, лубяная крыша точно из железа выкована. В клети пока что достаточно поправить прогнивший под навесом пол, вытесанные и вырезанные отцом столбы стояли так крепко, будто в прошлом году поставлены А вот крышу на хлеву надо спешно подпереть, чтоб скотину не придавило. Два стропила надломились, заменить их новыми — пустяковое дело. Но соломенный настил — как решето, в дождь тут текло в тридцать три ручья. Идти к соседям просить соломы — нет, все что угодно, только не это! Мартыню кровь ударила в лицо, как только он представил себе этих людей. Пускай они приходят со своей поковкой, когда здесь снова начнут работать в кузнице, но принимать от них помощь — унижение, насмешка… Кто этакую зиму выдержал в лесу, тому жалости других ненадобно, они сами позаботятся, чтобы у Пеструхи снова была прочная крыша над головой. Как в таких случаях поступал старый Марцис, который тоже никогда не ходил просить или одалживать? На поляне перед Голым бором полевицы сколько хочешь, правда, она чуток короче ржаной соломы, да зато куда тверже и крепче, снег зимой только пригнул ее к земле, но так и не поломал. Теперь она уже должна подсохнуть, и, пока еще молодые побеги не проросли, можно насобирать этой полевицы сколько угодно.

Особенно старательно Мартынь оглядел место, где стояла сгоревшая изба. Понятно, что строить надо на том же месте. Старая постройка была достаточно вместительна, только надо поставить новый фундамент. Придел обязательно должен быть с окошками и трубой — это Мартынь, еще лежа в землянке, обдумал и окончательно решил сделать. Надо, чтобы Инте с Пострелом жилось получше. Ползая в дымной риге под колосником, люди вырастают сгорбленные, со слезящимися глазами. Пусть Пострел будет такой же стройный, как и его приемная мать, и с такими же соколиными глазами, как у старого Марциса. Лес на самом взгорке, уж как-нибудь они с Мегисом скатят эти бревна сюда…

После пережитой страшной зимы в лесу, как только Мартынь оказался в усадьбе отца, его охватил такой подъем, что все, что тут надобно было сделать и преодолеть, казалось пустяком, детской игрой, забавой. В еще плохо гнущихся членах и ослабевших мускулах он чувствовал брожение неисчерпаемой силы, зовущей с головой окунуться в работу хоть бы и сегодня же вечером, начать и уже не отступаться, пока все не станет таким, как он видел в воображении. Отец был прав, старый дом принадлежал ему одному, он и взял его с собой — кто знает, может, именно потому, чтобы сын смог доказать, способен ли он на то, на что в свое время был способен кузнец Марцис. Ну что ж, гляди сверху, упрямый старик, — сын тебя не посрамит!

Воодушевленный Мартынь кинул взгляд на клеть, где возилась Инта, ворча на Пострела, который то и дело путался под ногами со своим котом. Да разве же ради них не стоит поработать, пока кожа с ладоней не слезет! Он ничего не сказал, только многозначительно улыбнулся, перекинул через руку сложенные вожжи и направился вверх по взгорью.

Роща отросла удивительно быстро, коричневые березки стройны, как камышинки; те, что потолще, уже наряжаются, как взрослые, в белую одежку. Дуб ни чуточки не изменился, точно таким же Мартынь, помнится, видел его и в детстве. Все такой же и камень старого Марциса, рядом с которым он сам сейчас покоится. За отколотым боком различим кусок поляны с рыхлой землей, еще прошлым летом зазеленевшей. Вот именно так старый кузнец и желал покоиться: без могильного холмика, под зеленым дерном, там, где дуб и березы пускают корни, так что и тот, кто лежит в земле, и то, что шумит в листве, — неразрывное целое… Чудак, большой чудак был старый Марцис, не всегда и поймешь, что у него на уме.