Чуть не половина волости приглашена на свадьбу Майи и Тениса, а другая половина наряжена встречать у почестных ворот молодого барона. Молодежь уже плясала на ровно выкошенной полянке, но и тут дело не ладилось. Лиственские музыканты, люди гордые, держались так, точно они из другого сословия, пили не очень охотно, потому и игра не та, от которой ноги сами в пляс идут и все вихрем крутится. Кучка девушек у клети пыталась петь, но без ответной стороны ничего не получалось, а подружки Майи не отзывались.
Майины родичи парами и кучками прогуливались у леса, лежали на краю огорода, растянувшись на травке. Под навесом клети за ветками тоже набилось полным-полно. И здесь пива в изобилии, об этом заботился Смилтниек, выказывая особое радушие невестиной родне. Вот он только что провертел дырку в бочонке, водруженном на козлы, и взглядом обласкал гостей.
— Ну, наливайте, гостюшки! Пиво из имения, от доброй души дадено, брезговать негоже.
Ближний из гостей нехотя отозвался:
— Пито уж, отец Смилтниек, пито.
А другой, чуть подальше, оказался еще ехиднее:
— То-то оно и горькое такое, что от доброй души. Будто на осиновой коре настоянное. Мы уж лучше вот это из ведра отца Бриедиса, оно хоть в горле не застревает.
Смилтниек почел за лучшее не слышать подобных речей. Мимоходом вытолкал кучку подружек невесты.
— Чего это вы, как цыплята, сбились в кучу? Парни хотят ноги размять.
— Пускай разминают, там и без нас есть кому.
— Мы эти господские танцы не учены плясать.
От горя став еще более тщедушным, Бриедис нагнулся к Сусуру, который хоть в церковь и не поехал, но на свадьбу, как свояк, все же притащился.
— Чего он мое пиво выхваляет, нынче оно у меня и вовсе не получилось. Не чуешь, как пригорело?
— Малость есть.
— Я будто вконец очумел!.. Да что мне, впервой солод прожаривать, разве не знаю, сколько печь надо остужать? А тут — прямо на красный под. Ну спятил, да и только!
— Ячмень-то немного и перерос, кажись. Да разве ж тебе в эти дни до пива было. Нашлось о чем подумать.
Бриедис пригнулся еще ближе. Видать, так много накопилось на душе, что даже у него язык развязался.
— Столько было, что ни надумать, ни передумать… Прямо не знаю, за что ко мне несчастье привалилось. Давно ли старуху на кладбище отвез, прошлой весной две коровы пали, а теперь вот опять Майя… Да еще с этаким позором да бесчестьем — как беглянку, как воровку, в имение, в тюрьму, а потом с дрекольем да с пистолетами в церковь. Разве о такой свадьбе для нее я думал!
— Да, невеселая свадьба, что верно, то верно. С кузнецом Мартынем совсем по-другому было бы.
— Да, с ним было бы совсем по-другому. Да не судьба.
— Уж ты не горюй так, не тужи, все равно тут ничем не пособишь. Испей господского, может, и полегчает.
— И я думаю — может, и полегчает.
Музыка утихла, плясавшие, оглядываясь, сгрудились поближе к воротам овина, оттуда с любопытством таращились главные гости — родня Лауков. Ничего диковинного, по правде говоря, и не произошло, просто кузнец Марцис и Дарта явились на свадьбу. Смилтниек не знал точно, званы ли они, приглашать ли их к столу, либо вынести навстречу лепешку и кружку пива, как и остальным гостям, которые уже сидели в ряд по обочине дороги. На всякий случай сделал вид, что не заметил их, юркнул в предовинье и стал обходить сидящих за столами, с которыми ведь тоже надобно о том да о сем потолковать. Лаукова же просто переполошилась.
— И чего они лезут? Звали их, что ли? Ты здесь старшой, поди и спроси, кто их приглашал?
Смилтниек рассердился.
— Ты мной не крути! Сама и спрашивай, коли тебе загорелось.
В это время ключник с Грантсгалом махнули Марцису, тот сел на приступок под навесом. Бриедис, словно желая поправить дело, поспешил со своего конца туда же.
— Вот хорошо, что ты пришел, я уж думал — будешь сердиться.
— На тебя? А за что? Ты же в этом неповинен. Дело соседское, как же не зайти. Поднеси-ка лучше пива!
Грантсгал уже протянул наполненную кружку.
— Это самого Бриедиса, господского пива ты ведь не станешь пить.
— Нет, пускай уж хлебают они сами да Лаукова со своей родней. Как погляжу, только они там и есть, а вы, как сиротинки, забились под застреху. Сама за столами так расходилась, что еще с дороги слыхать.
— Как же, как же, сегодня у нее великий праздник.
Разговор не клеился. На уме у всех был Мартынь, но никому не хотелось расспрашивать старика. Он сидел, опершись руками о бревно приступка, и глядел на двор такими глазами, будто там были не гости, а какая-то цыганская ватага, которую стоило бы попотчевать дубьем. Бриедис по своей простоте не выдержал.
— Про Мартыня ничего не слыхивал?
Старый коротко отрубил:
— Нет. Может, ты слыхал?
— Эка здесь все время выхвалялся, что загнал его в лиственские леса.
— Загонщик нашелся…