На грани веков

— Сукин сын! Скотина ты рогатая! Ежели здесь пуры-другой не хватит, так мне, выходит, придется сказать, что это вы со своим колченогим стариком сгрызли, — потому как у нас мышей вовсе нет, ведь о них только сказки рассказывают! А ну-ка разом назад ссыпать, чтобы все было, как и раньше. Чтобы ни одной шелушинки не пропало!

Мужики, выгребавшие овес, затаили дыхание, только слышно, как грабли усердно скребут по глиняному полу.

Полпути до коровника управляющий прошел насвистывая, потом вдруг затих. Скотница кинулась поцеловать ему рукав. Почему коровы не на выгоне, давно бы уже пора… А может, и не пора, может, все, как и в другие дни, но управляющий злобствовал, считал, что все не так, как надо. В коровник он обычно не ходил, но сегодня сам откинул воротца. Молоко с журчанием лилось в шесть подойников, в нос ударил запах хлева. Бык сердито взревел, уставив навстречу барину рогатый лоб, вылизывая слюнявым языком ноздри, пялясь выкаченными глазами. К несчастью, первой дояркой оказалась Красотка Мильда — после ключникова мальчишки управляющий больше всех ненавидел ее. Прошел пяток шагов, ступил в навоз, но даже не заметил этого. Тихонько вынул из-под мышки трость и ткнул ею в крутое бедро Мильды. Та дико вскрикнула, ткнулась вперед, не то корова, не то сама опрокинула подойник, белая жидкость расплескалась множеством ручейков. Управляющий, насвистывая, вышел. Скотница стояла, прижавшись к воротам, и глядела глазами овцы, над которой занесли нож.

Но управляющий даже не заметил ее. Дойдя до половины двора, остановился. Трава была мокрая, ночью поморосил мелкий дождичек — что кот наплакал, полям опять ничего не досталось. Ячмень до времени желтеет, лен высыхает, а только отцвел, рожь, не дозрев, начнет осыпаться. Дождь будет или вёдро — все управляющему надо знать, за все он в ответе. Холгрен перестал свистеть и закинул голову. Ветер гнал прочь редкие темные облака. Ну, известное дело, унесет — больше и не польет.

До чего ж погано сегодня на душе у танненгофского управляющего Холгрена. Бестолково и оплошно все, что он тут натворил. Где же оно, мудрое решение сдерживаться, так чтобы никто не мог ни на что пожаловаться молодому барону? Куда подевались гречневая каша и бочонки с пивом? Что было вчера и позавчера — это они позабудут, он знал своих лапотников. А о сегодняшнем дне будут плакаться, тут уж сомневаться нечего. Будь оно проклято, это ожидание неизвестности!

Ну как тут сдержишься, коли ночью глаз не смыкал, коли до зари пролежал, не выпуская из рук пистолета и прислушиваясь, не крадутся ли? Либо чурбаном, либо ангелом здесь надо быть. Сам нечистый вчера попутал, со страху дозволил этому негодяю кузнецу уйти в лес. Навалиться надо было всем — молот выбить, вожжами скрутить, в каретник — драть, драть, драть, чтоб и не поднялся. Насмерть запороть — ведь за этакого душегуба не вступятся ни молодой барон, ни шведы. Страх должен быть, а иначе разорятся как баронские, так и казенные имения. Дай волю одному, так и остальные начнут огрызаться.

Дурные, нехорошие вести дошли вчера до Холгрена. Барщинников на дороге останавливает, на бунт подбивает, на убийства, на поджог имения! Это что-то неслыханное! Мягко он еще с ними здесь обходился, палки этим собакам здесь каждодневно нужны, чтобы не забывали о господской власти. Двадцать восемь мужиков, будто бараны, морды в землю уткнули, слушали, как кузнец смутьянит, и дали ему уйти в лес. Разве это уже не бунт? Разве они в своих лесных углах сейчас не точат топоры и не прилаживают косы к держакам? Веселенькая встреча ожидает молодого барона!..

Скрипнув зубами, Холгрен направился к каретнику, где с десяток возчиков медленно выпрягали лошадей из порожних телег. Плетюган орал и распоряжался, размахивая дубинкой. Приказчик расхаживал по дороге за ольшаником, задерживая каждого едущего на кирпичный завод и приказывая сворачивать в имение. Каменщикам пока что кирпичей хватает, сейчас надо установить покой и порядок. Возчики жались в кучу, опасливо поглядывая на двери каретника. Ничего хорошего ждать не приходится, коли им приказано поворачивать прямо к этой живодерне, коли Плетюган лается, как сам нечистый, и эстонец в такую рань крутится, улыбаясь и посвистывая.

Холгрен прошел мимо, поочередно заглянув каждому в лицо. Видел только непокрытые головы и помутневшие от страха глаза, у иного даже шапка в руках дрожала. Нет, эти бунтовщиками не были и не будут, просто зряшные подозрения и опасения. Слегка успокоенный, он повернулся к толпе.