На грани веков

Они приближались к большому военному лагерю на таком же поросшем можжевельником взгорье. Еще с большака видны отблески многочисленных костров, разгоравшихся все ярче. Багровое пламя причудливо извивалось, постепенно сливаясь в огромное потрескивающее зарево, черный дым застилал небо; снова заморосило. Далекий гул понемногу разделился на отдельные шумы, все отчетливее слышались скрип телег, конское ржание, солдатский гомон и выкрики команды. Когда ветерок с востока на миг отогнал дым к Риге, по другую сторону костров можно было различить освещенные купы деревьев; вот мелькнули белые дома с красными черепичными крышами, но сразу же потонули во мраке ночи. Это был Юнгфернгоф, а вокруг него — довольно большой лагерь, где расположились какие-то резервные полки и обозы. Царская армия была ныне рассредоточена от Полтавы до Риги, генералов недоставало, поэтому командиром здесь Шереметев назначил свободного подполковника.

Тут уже не было никакой путаницы и поисков; капралы, ответственные за порядок в лагере, объехали кругом вереницу возов, разделили ее на большие и меньшие группы и в строгом порядке одну за другой отвели в заранее назначенное место. Телеги выстроили замкнутым кругом, оставив четыре прохода, лошадей привязали внутри, кругом на известном расстоянии выставили часовых. Обозные наносили дров и развели костры. Где-то поблизости мычала корова и блеяли овцы, оттуда приехали возы с только что освежеванными тушами; солдаты, отряженные разделывать их, выкатили колоды для рубки мяса, кашевары установили котлы, звенели железные обручи, хряпали широкие мясницкие топоры, жужжали точила, натачивая ножи. Жирный пар поднялся над лагерем, дразнящий запах гороховой похлебки смешивался с тошнотным запахом животных и человеческих испражнений.

Насытившись, возчик принес полкотелка варева и пленникам. Это был небольшой, круглый, неведомо с чего и когда нагулявший жирок мужик, сам, видать, порядочный обжора, поэтому доброту его можно было оценить вдвойне.

— Похлебайте и вы, голубки, лаем да мордобоем брюха не набьешь.

Он сам рассмеялся своей шутке и все время с улыбкой глядел, как пленники жадно едят одной ложкой попеременно. Не скажешь, чтобы он их очень-то жалел, видно только, что самому приятно глядеть, как другие едят со вкусом. Котелок мгновенно опустел; он взял его и пошел поглядеть, нельзя ли раздобыть добавки, но тут же вернулся.

— Ни капли не осталось, все сожрали.

Котелок он бросил на воз, потом вскарабкался на него сам и, покопавшись, сбросил здоровый ломоть черствого, но невиданно светлого ржаного хлеба.

— С Украины еще, на всю дорогу нам муки достало. Эк, какая там рожь растет — ай, ай! Этакого хлеба вы тут, верно, и не пробовали.

Он был прав, такого вкусного ржаного хлеба сосновцы еще не едали. Солдатик скинул и охапку соломы.

— Прилягте, намаялись, поди, сегодня.

Ухмыльнувшись, он устроился на ночлег сам, видимо, до того довольный своей судьбой, что о завтрашнем дне даже и не загадывал. Но пленники тщетно старались уснуть: слишком уж много пережито за это время. Они слушали, как постепенно затихает шум лагеря, и смотрели в огонь костра, вокруг которого возились одни кашевары. И караульные стояли как-то чудно — один лицом к возам, другой спиной. Совсем иные люди и иной мир. Пленники чувствовали себя щепками в далекой реке, вынужденными нестись по воле волн либо останавливаться, когда останавливается поток. Тут уж не приходится ни раздумывать, ни выбирать — только страх и послушание, послушание и страх, вот и все.

Мегис что-то заметил и подтолкнул Мартыня. В зареве костра как из-под земли выросли пять или шесть пеших драгунов с саблями наголо, они провели двух человек со скрученными руками. Пленники следили за ними, пока они не потонули во тьме, точно сквозь землю провалились. Мегис шепнул:

— Нашего поля ягоды.

— Ага, только скорей на горожан смахивают. Может, из Риги.

И русский на своем возу увидел их.

— Верно, ваши земляки? Чудной вы народ, чухна, и чего вы занапрасно бунтуетесь? Против русских — да где ж это видано!.. Против нашего царя лучше никто и не думай бунтовать, самого шведского кесаря к турке загнал, там он и загинет.

Солома прошуршала, потом он снова продолжал разговор; на этот раз солдат говорил уже лежа:

— На Украине чуть не в каждом селе кого-нибудь вешали. Экие дьяволы, бунтовщики. Мазепина банда, остаются вынюхивать, а потом доносят. Ну, мы их мазанки разворотили, за ноги вытащим этакого гуся из кукурузы — кукуруза это такой злак с большими колосьями и желтыми зернами, они ее сами едят и свиней кормят. Чудная сторона, настоящих деревьев и даже кустов в помине нет; коли надо кого повесить — бери с телеги бревно и вкапывай. Можно, конечно, и так — коли поднять оглобли, а поперек ремень, да это не надежно, кто повыше — ногами в грядку телеги упирается, никак не виснет, сукин сын!

У слушателей холодные мурашки пробежали по спине. Мартынь спросил:

— А что эти двое, тоже бунтовщики?

— А кто же еще, зря не свяжут и в штаб не поволокут.