На грани веков

Было позднее утро, когда ратники с вершины взгорья спустились к лесу, целый день вчера синевшему впереди. Миновали холмы и равнину, уже по деревьям было видно, что снова начинается топь, противоположный край которой никто не мог разглядеть. Ратники кривились, смотря на устеленную бревнами и ветками дорогу, постепенно опускавшуюся за болотом в густую траву и кустарник с редкими выступами чернолоза и ясеня. Да и вожаку уже опостылело месить трясину, он приказал свернуть вправо от дороги на сырой, но покрытый цепким травостоем луг. На это были еще две серьезные причины. Из леса вместе с легкой дымкой тянулся такой страшный смрад, что люди зажимали носы, и все-таки кое-кого стало мутить. Не похоже, что это могла быть обычная падаль, — казалось, будто тина извергла целое кладбище разлагающихся трупов. Но главной причиной было то, что Мартынь ясно заметил следы верховых, сворачивающие мимо опушки прямо на восток. Значит, правда, что калмыки сторонятся леса и стараются находиться на открытых местах, где им удается неожиданно налететь, а в случае надобности так же внезапно исчезнуть. Где-нибудь они же остановились, надо лишь осторожно разведать и навалиться так же дружно, как и вчера, — ведь обстреляли конников сразу три дружины, так что они не знают, какая сила у противника. Но людям вожак ничего не сказал, чтобы до поры не тревожить их и тем самым не лишать силы, нужной для нового удара.

Луг еще с прошлого года остался нескошенным. В это лето трава вымахала высокая, местами даже успела высохнуть и полегла, ноги заплетались в ней… И все же люди шагали бодро, небольшими кучками, обсуждая вчерашние события. Выигранная битва подняла у всех дух и вселила готовность сражаться. Тяготы похода, тревожный сон в лесных топях и надоедливая мошкара — все позабылось. Вот оно, настоящее дело, только знай поглядывай, да будь наготове! Люди, привыкшие возиться только с косой и цепом, стали осознавать, что в случае надобности могут не хуже владеть ружьем и мечом. Эка шел уже не бахвалясь, все что-то думал про себя и временами сердито встряхивал головой, верно, все еще не мог забыть о своем добром ножике. Гач, раненный в ногу, крепился, стиснув зубы, и только знающий о его ране человек мог заметить, что он прихрамывает. Ян помогал идти потоптанному конем Крауксту, тот еле тащился, щеки у него запали, глаза глубоко ввалились, время от времени он глухо стонал. Одноглазый пленник выглядел совершенно бесчувственным, и, если бы не перебирал пальцами, хватая что-то невидимое, можно было бы подумать, что он неживой. Мегис уже не мог один справиться, в помощь ему приставили Тениса, они вдвоем держали одноглазого под мышки; голова у него болталась, ноги порою заплетались и волоком тащились по траве. Медведь уже не бежал впереди, обнюхивая кусты и кочки, поросшие таволгой, а, поджав хвост, хромал позади ополчения.

Все время ратники держались шагах в полустах от леса, Мартынь беспрерывно присматривался к следам в траве, — ладно, что люди вспоминают о вчерашнем, гадают о будущем и даже не видят, что у них под носом творится. Справа все время возвышался пологий косогор с незасеянными, заглушенными сорной травой полями. Но вот он перешел в обрыв, поросший ежевичником, папоротником и кустами репья, усеянными бледными цветами; над обрывом чернели остатки сгоревшего двора и торчал колодезный журавль без ведра на шесте. Двое идущих впереди, что-то увидев там, остановились, потом и остальные заметили и тоже стали всматриваться. Из густых зарослей посреди кручи вился дым. Нет, это не костер — сперва выползала тоненькая серая струйка, вот она уже собиралась расплыться в облачко, но ветер тотчас же рассеивал и разгонял ее по верхушкам кустов. Ополченцы принялись судить и рядить, но понять, в чем тут дело, так и не смогли. Ясно одно, что это не калмыки, иначе сразу же заметили бы коней и почуяли знакомый запах. Бертулис-Порох оказался большим знатоком в таких делах.

— Там какая-то землянка, а дым в дыру выходит.

Остальным это показалось нелепым, и они принялись потешаться над умником.

— Ишь ты, землянка! Да где же это она укрылась? И малинник-то весь с гулькин нос, увидали бы.

— Скажи лучше, что у мыши гнездо загорелось, а дым из норы выходит.

— А может, там в конском следе пиво варит жаворонок?

Бертулис-Порох разозлился, отмахнулся от этих дурней и большими шагами, раскачиваясь, полез по обрыву — никто не пытался остановить его. Сначала в густой поросли исчезли ноги; чем выше взбирался он, тем больше скрывалась его фигура; вот он исчез по колени, затем по пояс, по плечи, под конец виднелась только большая голова в ушастой лисьей шапке. Долгое время голова оставалась неподвижной, затем внезапно обернулась; одновременно он поднял руку, замахал и крикнул:

— Идите сюда, не бойтесь!

Ратники засмеялись.

— Ну, что я говорил: у мыши нора загорелась… Нет, я же сказал: жаворонок в конском следе. Пошли пиво пить!