На грани жизни и смерти

Отчаяние старика растрогало бывшую на приеме ассистентку, она усадила его и сказала:

– Помочь уже нельзя, это верно, но я вам дам средство, попробуйте его. Достаньте в деревне воловьи глаза, подержите их на холоде пару деньков, надрежьте, опустите их в воду и прокипятите. Давайте этого бульона вашему сыну по столовой ложке два раза в день. Месяца через четыре приезжайте, мы еще раз посмотрим его.

Недавние опыты убедили ее, что кипячение не ослабляет активности каких-то веществ, накопленных в глазе в период его охлаждения.

При следующей встрече ассистентка могла убедиться, что совет ее не был напрасен: больной безошибочно определял направление света, глаз стал более упругим. Сотрудница подсадила больному кусочек трупной ткани под кожу и велела продолжать пить бульон из воловьих глаз.

Через несколько месяцев ассистентка нашла новые перемены в состоянии слепого: рубец на склере-белке рассасывался, можно было попытаться раздвинуть радужку глаза и образовать искусственный зрачок.

Проведенная операция вернула зрение больному. Счастливая сотрудница поспешила сообщить об этом ученому. Тот выслушал ее и, довольный, кивнул головой.

– Прекрасно, спасибо, – сказал он, – одним слепцом стало меньше…

И еще понял Филатов из проведенных исследований природу веществ, образуемых в тканях на холоде.

Что означает низкая температура для ткани, отрезанной от организма? Какие события разыгрываются в клетке, когда столбик ртути колеблется между двумя и четырьмя градусами выше нуля? С точки зрения общепринятых истин, рассуждал он, холод должен ухудшить и без того трудное состояние клеток, утративших связь с организмом. Отрезанные от кровеносного русла, а с ним от питания и кислорода, они должны либо сопротивляться, либо погибнуть. Они действительно живы, нет оснований сомневаться: охлажденная роговица не только приживается, будучи пересаженной на родственную почву, но и дает в лаборатории начало тканевой культуре… Десять суток и больше длится борьба между холодом, сковывающим всякие жизненные отправления, и агонизирующей клеткой. Только скорая и действительная помощь может предотвратить ее гибель. Лишь перестроив свои процессы, самое бытие, она может уцелеть. В этот критический момент в недрах клетки возникают высокоактивные вещества – последний резерв угасающей жизни, они повышают обмен и поднимают силы сопротивления. Возникнув в изолированной ткани и введенные в организм, спасительные вещества проникают в ток крови и, повышая функции жизни, усиливают этим средства борьбы со злом… Теперь Филатову понятны причины, приводящие к просветлению бельма после пересадки роговички. Уже в промежутке между тем, как ее вырезают из одного глаза и пересаживают в другой, в ней начинают возникать вещества сопротивления. Момент операции и последующее пребывание в бельме, неблагоприятные для ее существования, ускоряют накопление этих веществ. Последнему резерву страдающей клетки, заключительной вспышке угасающей жизни обязана роговица своим просветлением.

История одной идеи

В творческих исканиях ученого рано или поздно наступает момент, когда, обернувшись к минувшему, к годам, насыщенным трудом и успехом, он невольно испытывает тревогу. Чем пытливей его взор, обращенный к былому, тем больше основания для беспокойства.

С чего бы, казалось? Ученый открыл ряд новых идей, обосновал их, и они стали достоянием науки. «Ваши открытия, – много лет уверяют его, – наделены чертами оригинальности… Они одобрены специалистами и заняли достойное место». Вокруг исследователя звучат взволнованные голоса, добрая слава восходит, чтобы, казалось, никогда не оставить его, и именно в этот момент ученого омрачают сомнения. Воспоминания об удачах, об интересных трактовках научных идей не могут заглушить тревогу. «Действительно ли идея, – допытывается трезвый голос рассудка, – наделена чертами оригинальности? Не повторяет ли она истину многолетней давности? Где стоит это открытие в историческом ряду, какое новое направление открывает?»

– Послушайте, Лев Петрович, – обращается Филатов к своему старейшему помощнику Шмульяну, – мы с вами тут одни, забудем, что я Филатов, а вы мой сотрудник, скажите мне откровенно: стоит ли чего-нибудь наша тканевая терапия или разговоры о ней – плод любезности и лести моих приближенных и друзей?

– Разумеется, стоит… – начинает тот говорить, но ученый его останавливает:

– И вы ни разу не усомнились?

– Нет, – следует уверенный ответ.

– Спасибо.

По числу научных теорий и дошедших до нас оригинальных идей медицина не знает себе равных в науке. Они столь многочисленны, что ни один из современных методов лечения, если он не порожден техническим прогрессом, не может быть признан оригинальным. Трудно в медицине найти обособленную тропку, ведущую к истинному новшеству. Трудно осилить величественное предвидение минувших веков. Многократно осужденные и забытые методы древности, озаренные светом нового знания, каждый раз обретают новый смысл и глубину.