На языке эльфов

Прости. Таковы мои правила. Я много думал и все решил. Не хочу слышать про земные издержки, будто дух – это хрень собачья и бесхребетный огонек свечи, что потухает от выдоха. Да, души болеют, но они не немощные тупицы, покорно принимающие своих гулящих партнеров. К черту эту ерунду.

Не можешь любить здесь, не надо нигде. Я много думал и решил. Отпускать тяжело в любом случае. Да все тяжело, пока не снабжен мудростью мертвых. Мертвые так не следят за твоей подошвой. Словно третий пес в этой комнате. Не замирают краткой клинической смертью, когда ты…

…меняешь маршрут с непредвиденной резкостью и…

…сворачиваешь к стеллажу с книгами. Мертвецы не знают ничего о клинической смерти. Они не могут и никогда не будут так зависимы от тебя, как я. И я им немного завидую. Потому что страшно. Каким еще словом описать то, что ты поднимаешь руку, а я дышу невпопад?

Наблюдать за тобой хочется из кармана, но Ури падает обратно на дно, когда ты берешь чайник и наливаешь воды в одну из кружек. На них уже есть твои отпечатки, но расползаются новые —

– ты выпиваешь залпом. Жадно, долго, громко. Поспешно сокращаются мышцы шеи и звучно втягивается воздух, когда кружка опустошается.

Ты остаешься стоять. Дышишь часто и громко. И мне кажется, ты дышишь за всех в этой комнате. По крайней мере, за меня. А у меня два дырявых паруса на месте легких и горящая ладонь в полумесяцах самоистязания. Ты возобновляешь шаги – я режу глубже. Ты тормозишь – втягиваю боль через рот.

На комоде по-прежнему мои карты веером серебра. Еще на нем теперь твои ладони – упираются в края, а возобновленный маршрут к выходу снова сползается внеплановой тропой. Сгорбленными плечами и лопатками, выгнутыми сейчас, как кости обрезанных крыльев.

О чем ты думаешь? Ты можешь быстрее уйти! Ты можешь быстрее остаться! Господи. Как давно я не был так зол…

…оставаясь полностью собой… Вот почему Ури так легко согласился тогда на пару часов в неделю. Оказывается, когда не с кем разделить, быть злым мучительно тяжело даже пару минут.

Молчание – часто во благо, как и нерожденные дети. Тишина спасает их от грядущей неуютной жизни. Сиротства, страданий или травм. Нерожденные дети сдвинуты назад в очереди, просто никто не знает. И потому горюют. А если нам всем мудрость мертвецов, все воспринимали б иначе.

– Если бы у меня был всего один шанс отправиться в прошлое, – вдыхаю и рвано выдыхаю, не в силах ничего с собой поделать, – я бы пришел в тот день, когда тебя усыновили первый раз, и забрал бы прямо перед носом того говнюка. – Слова крошатся на кусочки бриллиантами, режут меня и для меня блестят. – Я бы намазал лицо боевым раскрасом, сел перед тобой семилетним на одно колено, склонил голову и сказал, что буду служить и защищать тебя до скончания времен. – У тебя такой ровный и звонкий голос, что кажется, будто говоришь очень громко. – Ты бы вырос, влюбился в меня, у нас был бы первый секс, и мы бы целовались, и ты бы знал только удовольствие и ласку. – Но на самом деле совсем негромко, просто я ничего, кроме тебя, не слышу. – Вместо того, что знаешь сейчас.

В моей странной голове ты на том пороге с военным раскрасом на щеках. Пришел из будущего, чтобы посадить на руки и забрать себе семилетнего мальчика, зная, что он непременно в тебя влюбится и через пару лет позволит себя раздеть. Наверное, в этом есть доля извращения. Но и крупица чистейшей преданности имеется тоже.

Знаешь, ведь если бы ты, мой… боевой бескрылый ангел, пришел тогда и забрал меня, я бы не препирался и спокойно дал себя увезти только с одним условием. Я бы задал свой самый важный вопрос. И слушал, как ты отвечаешь.

«Ты останешься со мной навечно-навечно или как все остальные?»

«Я останусь с тобой навечно-навечно».

«А как мне тебя звать?»

«Я буду рядом, и тебе не придется».

«Да, но у тебя есть имя?»

«Чоннэ».

«А я – Итан».

«Знаю».

«Откуда?»

«Там, откуда я пришел, мы с тобой уже знакомы».

«Я там уже взрослый?»

«Ты там такой же, как я».

«Если я уже есть там, зачем тебе я из здесь?»

«Я собираю всех тебя».

«Это как?»

«Ты – это много разных я».

«Я – это не все?»

«Ты – это части большого Я».

«И ты собираешь мои Я?»

«Верно».

«Зачем?»

«Я во всех них влюблен».

«Влюблен – это когда два сердца меняются местами?»

«Правильно».

«Но если твое сердце у меня того, мое из там сейчас с тобой?»

«Верно».

«То есть если сейчас я прижмусь к твоей груди и послушаю, то услышу, как бьется мое сердце?»

«Верно».

«Это же круто!»

«Точно».

Ты бы улыбнулся мне ласково-ласково, и я бы в тебе постепенно нашел все и вся. Сначала отца, потом брата, следом друга, а потом – как созревший плод нового детства – любовника.

Я бы тогда сказал, что мой запасной игрок – это ты. Что в этом их суть – брать на себя любую роль, какая необходима их человеку, до тех пор, пока он не созреет для изначальной.