На языке мертвых

Один за другим дети скатывались в погреб по наклонной плоскости, которую Майк сделал из крышек стола. Он шипел и бормотал им вслед заклинания. Дом, освещенный лишь светом свечей в тыквах, заполнился завываниями. Все заговорили сразу. Все, но не Марион. За весь вечер она не произнесла ни звуком и не словом больше, чем ей требовалось; все было запрятано внутрь, вся ее радость и возбуждение. Вот дьяволенок, подумал он. Она наблюдала за своей вечеринкой со сжатым ртом и сияющими глазами.

Теперь родители. С веселой неуклюжестью они соскальзывали по наклонному спуску, а Марион стояла рядом, желая увидеть все, что только можно, и стать последней. Он двинулся было к ней, но она отодвинулась прежде, чем он подошел.

Дом опустел, тишину освещал свет свечей.

Марион стояла возле спуска в погреб.

— А теперь мы, — сказал он и взял ее на руки.

Они расселись в погребе по кругу. От задней стены доходило тепло печи. Вдоль каждой стены стояли длинные ряды стульев; двадцать кричащих детей, двенадцать родителей на другой стороне, Луиза на одном конце их ряда, Майк на другом, возле спуска в погреб. Он вгляделся в темноту, но ничего не увидел. Все расселись по стульям, застигнутые мраком. С этого момента все должно было происходить в темноте. Дети перешептывались, пахло влажным цементом, под октябрьскими звездами завывал ветер.

— А ну! — крикнул он в темноту. — Тихо!

Все замерли.

Был кромешный мрак. Ни огонька, ни искры.

Визг точильного камня, металлический лязг.

— Колдунья мертва! — провозгласил муж.

— И-и-и-и-и-и-и-и! — заверещали дети.

— Колдунья мертва, она была убита, а вот нож, которым она была убита.

Он подал кому-то нож. Он переходил по кругу из рук в руки, сопровождаемый покашливанием, смешками и замечаниями взрослых.

— Колдунья, мертва, вот ее голова, — прошептал муж, передавая предмет ближайшему соседу.

— А я знаю, как это делается, — радостно воскликнул в темноте кто-то из детей. — Он взял из холодильника куриные потроха, пустил по кругу и говорит «вот ее внутренности». И еще он сделал глиняную голову и выдает ее за настоящую, а вместо руки дал кость из супа. Берет кусочек мрамора и говорит: «Это ее глаз». Берет кукурузные зерна и говорит, что это ее зубы. А потом берет мешок со сливовым пудингом и говорит: «Это ее желудок». Знаю я, как он это делает!

— Замолчи, ты все испортишь, — сказала какая-то девочка.

— А вот рука этой колдуньи, — сказал Майк.

— И-и-и-и-и-и!

Все новые предметы поступали и передавались по кругу, как горячие картофелины. Некоторые вскрикивали и отказывались к ним прикасаться. Другие вскакивали со стульев и выбегали на середину, пока остальные передавали скользкие предметы.

— Да это всего лишь куриные потроха, — выпалил один из мальчиков. — Садись на место, Элен!

Передаваемые из рук в руки предметы появлялись один За другим, и их путь можно было проследить по писку и крикам.

— Колдунья разрезана на куски, и вот ее сердце, — объявил Майк.

Теперь одновременно передавалось шесть или семь предметов, и в дрожащей темноте слышались смешки.

— Марион, не бойся, это всего лишь игра, — произнесла Луиза.

Марион не ответила.

— Марион? — спросила Луиза. — Тебе не страшно?

Марион промолчала.

— С ней все в порядке, — сказал муж. — Ей не страшно.

И снова передаются предметы, снова вскрикивания.

Осенний ветер вздохнул над домом. А он все стоял в темном погребе, произносил слова, передавал предметы.

— Марион? — снова позвала Луиза из дальнего конца погреба.

Все разговаривали между собой.

— Марион?

Все смолкли.

— Марион, отзовись, тебе не страшно?

Марион не отвечала.

Муж стоял на своем месте, возле спуска в погреб.

— Марион, ты здесь? — позвала Луиза.

Никто не ответил. В погребе воцарилась тишина.

— Где Марион? — спросила Луиза.

— Она была здесь, — ответил мальчик.

— Может быть, она наверху?

— Марион!

Молчание. Тишина.

— Марион, Марион! — закричала Луиза.

— Включите свет, — сказал кто-то из взрослых. Предметы больше никто не передавал. Дети и взрослые сидели, держа части тела колдуньи.

— Нет, — выдохнула Луиза. Ее стул резко затрещал в темноте. — Нет. Ради Бога, не включайте свет, не включайте, пожалуйста, не включайте свет, нет! — Она уже кричала. От ее крика все оцепенели.

Никто не шелохнулся.

Все сидели в темном погребе, замерев от неожиданного поворота этой октябрьской игры; снаружи завывал ветер, сотрясая стены дома, погреб заполняли запахи тыкв и яблок, перемешанные с запахом предметов, которые они держали в руках, и тут один из мальчиков крикнул: «Посмотрю наверху!» — и с надеждой выбрался из погреба и пробежал по всему дому, и еще четыре раза обежал дом, выкрикивая «Марион, Марион, Марион!» снова и снова, и в конце концов медленно спустился в наполненный тяжелым дыханием и ожиданием погреб, и сказал в темноту:

— Я не смог ее найти.

А потом… Потом какой-то идиот включил свет.

Говард Фаст Без единого звука