На языке мертвых

Девочка прижала ладони к ушам. Но голос звучал внутри, преследуя, как злая пчела. Она подошла к треснувшему зеркалу и взглянула на коричневую от мушиных пятен поверхность. Слева виднелась дверь, справа — окно, а впереди — ее лицо, желтое в отраженном солнечном свете: волосы, как стожочек сена, темные, без блеска, глаза, длинные зубы и широкий рот. Джиннот всхлипнула и вернулась на кровать. Ее пальцы снова теребили покрывало.

Почему это случилось? Почему она ничего не помнит? И почему каждый из них в ответ на вопросы лишь гладил ее по голове, будто пытался стереть обрывки смутных воспоминаний. А голос шептал и шептал:

«Ах, бедная ты моя девочка. Не надо плакать. Такое бывает у многих. Простое недержание мочи. Вот только странно… Все было хорошо, а потом Минти посмотрела на тебя — и это случилось…»

Но Минти не смотрела на нее. Не смотрела! Девочка закрыла глаза. Льстивый и ласковый голос нашептывал откуда-то, из глубины ее ума, и слова перескакивали из одного уха в другое.

«Я и Джек скоро поженимся, понимаешь, Джиннот? И тогда ты будешь приходить к нам в гости — в любое время, когда захочешь. Мы будем печь с тобой оладьи и лепешки. И я, даже разрешу тебе поваляться на нашей постели. Но сначала ты должна рассказать им о Минти. Так ты скажешь, Джиннот? Для меня и Джека, ладно? Он же такой хороший. Ты ему нравишься. И помнишь, он починил твою любимую куклу? Неужели тебе не хочется, чтобы они поженились?»

Рот девочки открылся. Пальцы нервно перебирали бахрому.

«Он никогда не будет счастлив, если женится на ней. Ты же большая девочка, Джиннот, и сама все понимаешь. Минти добрая и симпатичная, но она ему не пара. Весь день сидит над шитьем и вязаньем, а вечерами снова шьет и вяжет. Мужчинам нужно другое, милочка. Их надо развлекать. Ими надо любоваться… А она даже слова не скажет. Бедный Джек! Он просто не видел других женщин. У него не было выбора. Сделай это, Джиннот, — и для него, и для меня, и для Минти. Они никогда не будут счастливы — уж я-то знаю».

Голос лился медовой струей — липкой и слащавой.

«Ты не причинишь ей никакого вреда, Джиннот. Жизнь есть жизнь, и судьбы не поменяешь. Тебе и самой однажды захочется замуж. А поможешь другим, так и тебе помогут… Минти все поймет и простит. Хотя мне кажется, что это она виновата в твоих бедах. Ты же не знаешь причин болезни, правда? Так ты скажешь, Джиннот? Скажешь, ладно?»

Дверь скрипела и хлопала от сквозняка. Солнце сияло на каплях дождя, стекавших по грязному стеклу. Джиннот сидела на узкой кровати у запыленного камина и плакала. Она не хотела лгать и обижать Минти. Она чувствовала беду. В треснувшем зеркале отражалась стена с большим пятном облупившейся штукатурки. Пух кружился по голым половицам, и ветер уныло подвывал в дымоходе. Во дворе снова послышался голос отца. Он звал ее, но она не обращала на него внимание. Приподняв покрывало, девочка забралась в постель. Ее отекшее лицо казалось маской, брошенной на подушку.

— Джиннот! Джиннот! — звал отец, стараясь перекричать вой ветра. Она захныкала и сжалась под одеялом, прячась от света и вопроса, который преследовал ее даже в темноте.

«Ты сделаешь это, Джиннот? Ты скажешь им, правда?»

На следующий день погода успокоилась. Над фермой сияло тихое уставшее солнце. От каменной стены и промокшей крыши поднимался пар. В пруду лениво плавали утки, а высокие лиственницы любовались своим отражением в воде.

Джиннот стояла в дверях коровника и смотрела, как работал Джек Хайслоп. Он подметал проход, и жесткая метла гнала к дверям клочья соломы и комочки навоза. Джек был очень красивым. Даже сейчас, несмотря на грязную работу, он казался чистым и опрятным. Его черные волосы поблескивали каждый раз, когда он поворачивал голову. И Джиннот сама видела, как Джек каждое утро чистил свои ботинки. Он тихо насвистывал. Метла разбрызгивала грязную желтую воду, а крепкий и теплый запах навоза жег ноздри Джиннот, сжимая ее желудок спазмами острой боли. Она отвернулась и осмотрела двор.

Из кухни вышла Минти и понесла к свинарнику большое ведро с помоями. Выливая их в кормушку, она взглянула на дверь коровника, и Джиннот показалось, что мир остановился. Метла Джека повисла в воздухе, его свист замер на одной высокой и пронзительной ноте, а Минти превратилась в статую с ведром, из которого лилась застывшая струя.

Когда Джиннот пришла в себя, Джек держал ее голову на своих коленях. Рядом стояла Минти, нервно сжимая в руках передник. Беатрис склонилась над девочкой и массировала ей виски. От ее одежды исходил запах прокисшего молока, волосы выбивались темной волной из-под белого чепца.

— Все хорошо, милочка, — говорила она. — Ты просто упала в обморок. А теперь расскажи, как это случилось?

Лицо девочки покрывал пот, губы дрожали, и холодная волна страха подбиралась к самому сердцу. Ей хотелось убежать отсюда, но она не могла подняться на ноги.

«Как это случилось, Джиннот? — звучал в голове сердитый голос. — Расскажи им, Джиннот. Расскажи!»