На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии

Неоднократные переименования Петербурга наложили определенный отпечаток на самоидентификацию петербуржцев не только по отношению к имени самого города, но и к его возрасту. Тонкий, внимательный и ироничный наблюдатель, писатель Леонид Борисов еще в начале XX века в повести «Волшебник из Гель-Гью» заметил: «Был поздний холодный вечер… Питеряне в этот час ужинали, петербуржцы сидели в театрах, жители Санкт-Петербурга собирались на балы и рауты». Этот выразительный ряд, связанный с названием города можно легко продолжить. Вместе с очередным новым именем города его жители последовательно становились то петроградцами, то ленинградцами. Этот опыт распространялся даже на отдельные районы города. Например, коренные василеостровцы, которых в обиходной речи называли «Васинцами», демонстративно дистанцировались от случайных приезжих провинциалов, обитателей так называемой «Васиной деревни» — района дешевых доходных домов, принадлежавших некоему домовладельцу Васину. «Мы васинцы! А они васины», — с нескрываемой гордостью, подчеркивая тонкую разницу, говорили истинные василеостровцы.

Даже в 1970-е годы, когда в силу естественных причин, а также известных обстоятельств, связанных с террором, Гражданской и Отечественной войнами, коренных ленинградцев становилось все меньше и меньше, они всячески старались подчеркнуть свою особость по отношению к другим слоям населения. Помните грустный анекдот о том, где в Ленинграде можно встретить коренного ленинградца? И печальный ответ: «В бане и в коммунальной квартире». При этом в статусе ленинградцев не отказывали ни второму, ни даже первому поколению жителей города. Просто считалось, что они, по определению, живут в отдельных квартирах со всеми удобствами, включая недоступные для коренного населения города ванные и душевые комнаты.

В последнее время интерес петербуржцев к своему прошлому стал особенно острым. Поиски собственных корней, желание отыскать, откуда «пошли есть» их фамилии, постепенно превращаются из досужего увлечения в болезненную необходимость. В этом смысле становится понятным естественный интерес к заброшенным и забытым погостам.

Церковь прав. Иова на Волковском кладбище

Напомним, что согласно энциклопедическим словарям поколением считается время, равное чуть менее чем 30 годам. Это соответствует промежутку между рождением родителей и детей. Если это так, то как ни считай, а из примерно 200 поколений людей, живших на земле от сотворения мира по Библии, около 11 поколений имеют прямое отношение к Петербургу. Именно столько поколений прошло через триста лет его существования. Пользуясь условным языком статистики, скажем, что чуть более 3-х из них живут в сегодняшнем Петербурге. Это, как выражаются ученые, родственники одной ступени родства: родители, дети, внуки, иногда — правнуки. Но ведь и те восемь поколений горожан, которые покоятся на петербургских погостах, тоже наши с вами родственники. И все они имеют право на память. А то, что их гораздо больше «там», чем «здесь», так об этом со знанием дела говорили еще древние римляне, не случайно возводя «любовь к отеческим гробам» в высшую степень человеческих добродетелей.

Вот почему, подчеркивая право на родовитость по-петербургски, городская фразеология обратилась к старейшим городским кладбищам — Смоленскому и Волкову. Поговорка «От Смоленского и Волкова кладбища», образованная по аналогии с известной идиомой «от младых ногтей», означает, что речь идет об истинном петербуржце, фамильные корни которого восходят к самому юному возрасту Петербурга.

ОТМАХАЛ

Известно, что по своему характеру император Николай II был более предназначен для частной, семейной жизни, нежели для общественной или государственной службы. Он отличался домашней простотой, верностью семейным традициям, скромностью в общении и искренней преданностью в любви. Но именно личная жизнь Николая II была окрашена в тона драматизма, безысходности и мрачного пессимизма. Причиной этого, среди прочего, были два обстоятельства, связанные с женой императора Александрой Федоровной. Первое заключалось в том, что беззаветная и искренняя любовь Николая II к своей супруге вступала в неразрешимое противоречие с чувством неприязни и даже ненависти, которые испытывало к ней практически все русское общество, начиная с ближайшего окружения царя и кончая простым народом. Это обстоятельство в значительной степени вытекало из другого: у царственных супругов рождались только девочки, в то время как страна ожидала от монарха законного наследника престола. Традиционно считалось, что именно в этом состоит одна из его основных государственных обязанностей. В этом смысле перенос вины с супруги на отца ожидаемого наследника был неизбежен. Он был заложен в многовековых традициях христианской религии. Достаточно вспомнить евангельское: «Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова…» и т. д.