На игле

— У меня всё нормально… мы сейчас выйдем, — Шерон вытерлась, натянула трусы и привела всё в порядок. Я был поражён скоростью, с которой двигалась эта тяжёлая беременная баба. Даже не верилось, что я её только что выебал. Утром мне будет стыдно вспоминать об этом, но, как говорил Дохлый, пусть утро само позаботится о себе. И в мире нет такого чувства стыда, которое нельзя было бы загладить парой слов и парой рюмок.

Я открыл дверь:

— Спокуха, Диксон из Док-Грина. Ты чё, никогда не видел леди с брюхом? — Его застывшее лицо и отвисшая челюсть вызывают у меня мгновенное презрение.

Меня не приколола эта энергетика, и я забрал Шерон к себе на флэт. Мы просто болтали. Она рассказала мне кучу вещей, которые я хотел услышать и о которых мои папики знать не знали, да и знать не хотели. Каким гадом был Билли. Как он бил её, унижал и вообще обращался с ней, как с вонючим куском дерьма.

— Почему же ты не ушла от него?

— Он был моим парнем. Всегда надеешься, что он изменит своё отношение.

Я понимал её. Но она ошибалась. Он мог поменять своё отношение только к «прово», но они были такими же гадами, как и он сам. Я не питаю никаких иллюзий по поводу этих «борцов за свободу». Эти сволочи превратили моего брата в груду кошачьей еды. Но они просто нажали на выключатель. В его смерти виноваты эти оранжевые суки, которые приезжают в июле со своими лентами и флейтами. Это они набили тупую головёнку Билли всей этой ерундой насчёт короны и страны и прочим дерьмом. Они вернутся домой на взводе. Они расскажут всем своим друганам, как погиб один из членов их братства, защищавший Ольстер и убитый ИРА. Это разожжёт их бесмысленный гнев, они выпьют за него в кабаке, и новые доверчивые поцы вступят в их дебильные ряды.

«Я не позволю, чтобы всякие суки доёбывались к моему брату». Это были слова Малыша Билли, которые он сказал Попсу Грэхэму и Дуги Худу, когда они зашли в бар, чтобы отметелить меня и забрать деньги за наркоту. Биллины слова. О, да. Произнесённые ясно и уверенно: больше, чем угроза. Мои обидчики переглянулись и по-тихоньку слиняли из бара. Я захихикал. Картошка тоже. Мы были под кайфом, и нам было на всё насрать. Малыш Билли с ухмылкой сказал мне что-то типа: «Ёбаный говнюк» и вернулся к своим корешам, которых расстроило то, что Попс и Дуги съебали, лишив их повода для пизделки. Я продолжал хихикать. Спасибо, чуваки, это было

Малыш Билли сказал мне, что я перевожу свою жизнь на это говно. Он говорил мне это миллионы раз. Это было настоящее

Блядь. Блядь. Блядь. О чём это я. Ах, Билли. Ёбать-копать. Я не

Шерон была права. Людей трудно переделать.

Но каждой идее нужны свои мученики. И теперь я хочу, чтобы она поскорее съебалась, а я смог добраться до своей нычки, сварить себе дозняк и вмазаться во имя забвения.

Торчковая дилемма № 67

Лишения — вещь относительная. Каждую секунду дети мрут от голода, как мухи. И то обстоятельство, что это происходит где-то в другом месте, вовсе не опровергает эту фундаментальную истину. За то время, пока я измельчу колёса, сварю их и впрысну в себя, в других странах умрут тысячи детей (и может, ещё несколько в моей собственной). За то время, пока я это сделаю, тысячи богатых ублюдков станут богаче на тысячи фунтов стерлингов, по мере созревания их инвестиций.

Измельчать колёса — какой идиотизм! Нужно было перепоручить эту работу желудку. Мозги и вены — слишком деликатные органы, они не хавают эту фигню в сыром виде.

Как Деннис Росс.

Деннис поймал ураганный приход от виски, которое он впрыснул себе в вену. Потом у него глаза вылезли из орбит, носом пошла кровь, и Денни капец. Когда у тебя из носа таким напором хлещет кровянка… можно сушить сухари. Торчковый мачизм… не-а. Торчковая нужда.