На игле

— Чё мне делать с этой херотой? — Спрашиваю я, не подумав, а потом расплываюсь в улыбке, когда до меня доходит. У Майки развязываются руки.

— Ты чё, и правда хочешь, чтобы я тебе рассказал? — Он ухмыляется, снова претендуя на власть, от которой перед этим отрёкся, Сафтон хихикает, а Жирная Свиноматка ржёт. Однако он видит, что мне не смешно, и продолжает: — Ведь ты же не хочешь ширяться. Тебе нужно что-нибудь медленное, только чтобы снять боль, чтобы слезть с наркоты. Эти свечи идеально для тебя подходят. Как на ёбаный заказ сделаны. Они растворяются в организме, приход наступает постепенно, а потом медленно отпускает. Такую хрень в больнице дают.

— Ты серьёзно?

— Прислушайся к голосу опыта, — улыбается он, но не мне, а скорее Сафтону. Свиноматка откидывает назад свою жирную голову и выставляет здоровенные желтые клыки.

И я делаю так, как мне сказали. Прислушиваюсь к голосу опыта. Извиняюсь, выхожу в туалет и очень аккуратно вставляю их себе в жопу. Я в первый раз запихиваю себе палец в сраку, и это вызывает у меня лёгкую тошноту. Я смотрю на себя в зеркало ванной. Рыжие волосы, спутанные и потные, и белое лицо, всё в мерзких прыщах. Два самых красивых можно назвать настоящими чирьями. Один на щеке, другой — на подбородке. Жирная Свиноматка и я могли бы составить великолепную парочку, и я с извращённой радостью представляю нас плывущими в гондоле по каналам Венеции. Я спускаюсь вниз. Мне всё ещё плохо, но весело от того, что я достал дрянь.

— Это займёт какое-то время, — сердито замечает Майки, когда я заруливаю обратно в гостиную.

— Расскажи кому-то другому, — я бы с превеликим удовольствием засунул их всех тоже себе в задницу. Джонни Сафтон впервые сочувственно улыбается мне. Я почти вижу, как порозовел его скривлённый рот. Жирная Свиноматка смотрит на меня так, будто я только что принёс в жертву её первенца. Увидев это нелепое страдальческое выражение лица, я чуть не уссался со смеху. Обиженный взгляд Майка словно бы говорит: «Шутить здесь разрешается только мне», но он уже окрашен смирением и сознанием того, что власть надо мной потеряна. Сделка состоялась. Для меня он значит теперь не больше, чем груда собачьего говна в торговом центре. В сущности, даже меньше. Конец — делу венец.

— Ну ладно, увидимся, чуваки, — я киваю Сафтону и Жирной Свиноматке. Улыбающийся Сафтон дружески подмигивает мне, окидывая взглядом всю комнату. Даже Жирная Свиноматка пытается выдавить улыбку. Их мимика служит новым доказательством того, что политическое равновесие между мной и Майком нарушилось. Словно бы в подтверждение этого, он проводит меня до дверей:

— Заходи в гости, чувак… прости, что так тебя загрузил. Эта сука Донелли… как он мне действует на нервы! Долбоёб, каких поискать. Я потом тебе всё расскажу. Ты ведь не обижаешься, Марк?

— Покедова, Форри, — отвечаю я, надеясь, что в моём голосе звучит достаточно угрозы для того, чтобы этот мудак почувствовал себя неловко и, может даже, не на шутку забеспокоился. Однако какая-то часть моего существа не хочет растаптывать этого гада. Здравая мысль, ведь он может мне ещё пригодиться. Но так нельзя думать. Если б я так думал, то вся эта ёбаная канитель не имела бы никакого смысла.

Когда я спустился по лестнице вниз, то напрочь забыл о кумарах; то есть практически забыл. Я чувствовал боль в теле, но она меня больше не беспокоила. Смешно, конечно, обманывать самого себя и думать, что дрянь уже подействовала, просто я стал жертвой эффекта плацебо. Единственное, что я осознавал, это страшное разжижение в кишках. Мне казалось, что внутри всё плавится. Я не срал уже пять или шесть дней и сейчас ощутил первый позыв. Я пердел и, ощупывая штаны, натыкался на влажную слизь, от чего мой пульс учащался. Я жал на тормоза, изо всех сил сжимая мышцы сфинктера. Но было уже слишком поздно, и нужно было принимать решительные меры. Я подумал, не вернуться ли к Форрестеру, но мне больше не хотелось иметь никаких отношений с этим уёбком. Я вспомнил, что у букмекеров в торговом центре есть туалет.

Я вошёл в задымлённый зал и направился прямиком к параше. И увидел такую, бля, картину: два чувака стоят в дверях туалета и ссут на пол, по щиколотку залитый застоявшейся вонючей мочой. Это мне чем-то напомнило мойку для ног в плавательном бассейне, куда я когда-то ходил. Оба гавайца походя стряхнули свои хуи и засунули их в ширинки с такой же осторожностью, с какой обычно запихивают в карман грязный носовой платок. Один из них посмотрел на меня с подозрением и преградил мне путь в туалет.

— Параша забилась, чувак. Ты ж не сядешь тут срать, — он показал на очко без сиденья, наполненное бурой водой, забитое туалетной бумагой и плавающими кусками говна.

Я посмотрел на него решительно:

— Мне надо, чувак.

— Ты там, случаем, не колоться надумал?

Именно это мне и нужно, пидор. Чарльз Бронсон из Мурхауса. Только Чарльз Бронсон в исполнении этого мудака больше походил на Майкла Джей Фокса. На самом деле, он был немного похож на Элвиса — Элвиса, каким он выглядел сейчас; опухший, разлагающийся бывший Тед.