На иных ветрах (сборник)

 — Он и сам то же самое говорил.

 — Ну конечно, говорил. Он-то врать не станет, да и выдумывать, что это, дескать, не так, а то не этак, пока совсем не запутаешься, вот что я тебе о нем скажу. К тому же он не из тех, что пробуют ехать в телеге без быка. А и правда, я рада, что он ушел! Так бы оно долго не продержалось — коли уж такое с ним случилось, переменилось все в нем и все такое прочее...

Тенар совершенно ее не понимала, понятным было разве что сравнение с попыткой ехать на незапряженной телеге.

 — Я не понимаю, почему он так боится, — сказала она. — Нет, отчасти, конечно, понимаю, но до конца понять не могу, откуда у него этот стыд. Я знаю: он считает, что лучше бы ему было умереть. Но знаю и то — так я понимаю жизнь вообще, — что жизнь заключается в том, чтобы делать свое дело, и делать его как следует. Тогда получишь и удовольствие, и славу, и все остальное. А если ты этого не можешь или если у тебя твое дело отняли, тогда все теряет смысл. Непременно нужно, чтобы что-то было...

Тетушка Мох слушала и кивала, словно Тенар изрекала чрезвычайно мудрые слова, а потом, немного помолчав, сказала:

 — Очень неприятно старому человеку чувствовать себя пятнадцатилетним мальчишкой, это уж точно!

У Тенар чуть не вырвалось: «О чем это ты говоришь, тетушка Мох?» — но что-то помешало ей. Она поняла вдруг, что все время ждала, когда Гед наконец вернется из своих скитаний по горам и войдет в их дом, что все это время она хотела услышать его голос, что все ее тело не желало мириться с его отсутствием. Она вдруг глянула на ведьму через плечо: та бесформенной черной грудой тряпья примостилась на стульчике Огиона у незажженного очага.

 — Ах! — сказала она в ответ тем бесчисленным мыслям, что вдруг сразу пришли ей на ум. — Так вот почему, вот почему я никогда... — Она надолго умолкла, потом наконец спросила: — А разве они... разве волшебники... это что же, заклятие?

 — Конечно, конечно, милая, — сказала тетушка Мох. — Они зачаровывают сами себя. Некоторые называют это обменом — вроде как брачный договор наоборот, скрепленный клятвами и все такое прочее. Говорят, что благодаря такому обмену

получили свое могущество. Но мне что-то не больно верится: все равно как мне, простой ведьме, рассказывать, что мне Древние Силы помогают... Да и старый маг — он тоже говорил мне, что ничем таким волшебники не занимаются. Хоть я и знавала кой-кого из ведьм, что и не такое делали, и особого вреда это им не принесло.

 — Те, кто воспитал меня, делали это, пообещав вечно оставаться девственницами.

 — О да-да, никаких мужчин, ты мне говорила, да и те, что есть, какие-то юрнихи. Ужасно!

 — Но почему, почему... почему я никогда даже не думала...

Ведьма громко рассмеялась:

 — Потому что именно в этом-то и заключено их могущество, милая. Ты не думаешь! Не можешь! И они не могут ничего, кроме как воспользоваться своим заклятием. А как же иначе? Силу-то свою они отдали! Вот и не получается, нет, не получается. Так-то оно, точно! Ты просто ничего не получишь, если не отдашь столько же. В этом-то все и дело. Так что они это понимают, ведьмы, и колдуны, и могущественные волшебники, понимают лучше, чем кто-нибудь другой. И все-таки, знаешь ли, мужчине трудно перестать быть мужчиной, даже если по его зову солнце сходит с небес. Так что они стараются задурить себе головы на этот счет с помощью своих заклятий. И правда, даже в недавние плохие времена, что тянулись так долго, когда все заклятия на свете свою силу утратили, я ни разу не слышала, чтоб какой-нибудь волшебник нарушил заклятие и использовал свое могущество ради собственных плотских радостей. Даже самые никудышные опасаются. Ну конечно, всегда найдутся такие, что к иллюзиям привыкли, да только они ведь сами себя обманывают. А еще всякие жалкие колдунишки, ведьмы и знахари — шушера, в общем, — пытаются иногда особыми заклинаниями пользоваться, чтобы обманом деревенских женщин завлекать, но уж кто-кто, а я-то знаю: такие заклинания недорого стоят. Тут ведь в чем дело? В том, что одна сила не слабее другой и у каждой свои цели. Вот как я это понимаю.

Тенар сидела в глубокой задумчивости.

 — Они сами себя от остальных отгораживают, — наконец сказала она.

 — Да. Волшебник так и должен поступать.

 — Но ты-то этого не делаешь.

 — Я? Я всего лишь старая ведьма, милая.

 — Старая?

Возникла пауза, потом тетушка Мох в темноте проговорила с едва различимой усмешкой:

 — Старая достаточно, чтобы больше ни о чем не беспокоиться.

 — Но ты сказала... Ты ведь не давала обета безбрачия?

 — А что это такое, милая?

 — Как все волшебники?