На Иртыше

— Ты как же это, Степа, а? Забыл? С этих с гвоздев, может, как раз тебе и начинать все приведется?… А я слышь, сам назвался тебя на станцию отвезть. Сам. Кто-никто повезет, а коли так — пущай я. Соседи мы. И дружки обратно.— Помолчал, у Мити спросил: — А вот скажи уполномоченный товарищ,— правда ли, будто Чаузов Степан, крутолучинский мужик, кулак и людям вражина?

— Нет,— сказал Митя.— Чаузов — кулак не настоящий.

— А почто же ты его высылаешь по-настоящему?

— Переделка всей жизни, товарищ Нечаев. И люди разделились на два противоположных лагеря: одни — «за», другие — «против». А кто-то еще и посередине. И такого вот среднего самый какой-то ничтожный случай может толкнуть туда или сюда. Здесь — такой случай. Он.

— А ты себя по случаю сослал бы за болото? Себя — не Чаузова! Глянется тебе так-то? Себе перекос делать?

— А я не боюсь, товарищ Нечаев…— ответил Митя.— Я ничего не боюсь — что меня кулак убьет или еще хуже — Советская власть за кулака нечаянно примет и за болото сошлет. Лес рубят — щепки летят… Я честно служу делу.

«Ты гляди, однако, какой он парень — этот Митя?» — подумал Степан, но какой он — так и не ответил себе. Глянул на Клавдию.

Из-под шали, опущенной на брови, она тоже кинула взгляд на Митю:

— О честности говоришь?! Честное-то правдой дается, не разбоем!

— Разбой — это, Клавдия Петровна, для себя, для личного обогащения. А здесь — борьба за светлое будущее. Ваши слезы — последние слезы. Может быть, еще пройдет лет пять — потом классовой борьбы у нас не будет, установится полная справедливость. И слез не будет уже. Никогда.

— Ударцев вон, Лександр,— снова ответила Мите Клавдия,— хлеб пожег. Ему для себя выгоды тоже нету. А — разбойник он, и никто другой, на глаза человеку боится попасть. Ты тоже людей зоришь, а кругом правый и глаз нынче от меня не прячешь!

А Нечай, тот с Митей будто бы даже согласен был, вздохнул и сказал:

— Понятно, как объясняешь, уполномоченный! Вовсе понятно. Только сильно торопишься. Но ты не гляди, будто вот я, к примеру, седой да хромый… Такие и живут на земле — ни война, ни голодуха их не берет. Живут и обещанное помнят… Ну — понужаем, что ли?

Ольга на крыльцо выскочила в полушалке в Клашкином, а ребятишки ее — кто в чем, меньшой и вовсе босиком… Как получилось: Ольга в дому осталась, а Чаузовых уже в нем нету?! Долго ли только Ольге в чаузовском доме поживется? Едва ли долго… Может — неделю. А может — час какой…

Полкашка головой своей нескладной туда-сюда по ограде тыкался. Его на цепь закинули, чтобы за хозяевами не увязался.

Вещички в пароконные розвальни побросать — одной минуты дело.

Печура Павел прибежал — уже сани тронулись.

— И почто цена такая за нашу, за мужицкую, правду назначена? — спросил Печура у Нечая.— И кому она, такая цена, нужна? Кому она впрок? А?

Нечай не ответил, понужнул коней.

Свои, деревенские, у ворот стояли. Баба взвыла какая-то — на нее прикрикнули:

— По живому ревешь, будто по покойнику. Замолчь, а то как раз и сбудется. И за болотом поди-кось земля!

По дороге за санями Терентий-глухонемой, Егорки Гилева брат, увязался было… Мычал, руками что-то показывал, никак не мог понять — что такое случилось?

Где ему — глухому и немому — было понять?

Капель была — первая в году. С крыш сосульки нависли, и капли — крупные такие — в наледь на земле ударялись, звенели: кап-кап! кап-кап!

Современность истории (Послесловие)

Все крупные, наиболее значительные произведения Сергея Залыгина, принесшие ему широкую известность: «Тропы Алтая», «На Иртыше», «Соленая Падь»,— были созданы им в шестидесятые годы. Работу над своим первым романом «Тропы Алтая» писатель завершил в 1961 году, когда его возраст приближался к круглой дате пятидесятилетия.

А ведь Залыгин не был новичком в литературе. Печататься он начал еще в середине тридцатых годов. Выпустил несколько сборников рассказов вскоре после войны. Всеобщее внимание привлекли к себе деревенские очерки писателя. Вслед за Валентином Овечкиным он остро ставил злободневные проблемы колхозного строительства, заинтересованно следил за переменами на селе после исторического сентябрьского (1953 г.) Пленума ЦК партии. Не прошла незамеченной и его сатирическая повесть «Свидетели», обличавшая современное мещанство, приспособленчество, карьеризм.

Короче говоря, нынешнему расцвету таланта писателя предшествовали долгие годы работы в литературе. И не только в ней.