На исходе дня

Как осторожно коснулась Сальве темы велосекции, которую я хотел было извлечь на свет божий, но побаивался, право слово, побаивался, потому что бег велосипедов оборвался вдруг, как туго натянутая цепь, и, когда я еще не пришел в себя, когда в ушах еще свистел грозный ветер, случилось то, чего я до того мгновения никогда не испытывал, хотя знал про это все по рассказам приятелей, по книгам, фильмам, но не испытывал сам, своей плотью и кровью, случилось, а я не почувствовал радости — пространство вокруг съежилось, сжалось в угрожающий кулак, и я барахтался в нем, как мушка, увязшая в застывающем янтаре… И во всем виновата она, эта Сальве!

С ней было бы иначе, наша близость не столкнула бы меня в кювет с того запланированного пути, не превратила бы в червя, противного самому себе. С ней я остался бы свободным от жалких оков плоти.

— Курить! — Сальве зачмокала губами, едва подкрашенными, в весенних трещинках.

— У меня нету.

— Возьми там, — она ткнула в крышку «бардачка».

Сунул ей сигарету, теплые шершавые губы вздрогнули, словно хотели схватить мои пальцы. Мы вырвались из города, неслись навстречу островки сосен, за ними высились дома нового микрорайона. Куда мы летим? В летнюю резиденцию Мейрунасов? Ведь существует и вилла среди сосен — не скворечник в так называемом коллективном саду, двухэтажная, с центральным отоплением, водопроводом и т. д.

— Открой сумочку. Спички.

— Эту?

Открыл. В помятом носовом платочке блеснуло золото колечка, и еще два, с камушками, в боковом карманчике.

— Платок чистый, — усмехнулась она. — Не испачкаешься.

— К чему этот маскарад?

— Какой, Ригутис?

— Ну, что ты вроде не ты, а…

— А кто? Ну говори, кто?

— …Студенточка, живущая на стипендию?

— Ты был неглупым парнем, Ригас. Чего ж это взбрело тебе в голову, будто я украла «Волгу»?

— Где мне, я же не Омар Шариф! Для меня не обязательно распускать перышки.

— Ревнуешь?

— Мне надоело кататься.

— С тобой так приятно!

— Я же сказал тебе — не Шариф!

— Нет никакого Шарифа. Был, да сплыл…

— Пустой разговор. Останови!

— Выгнала. Как собаку, выгнала! Не веришь?

Не успел ответить — машина выехала на обочину, закипел под задними колесами мокрый гравий. Встали. Перед нами луг не луг, заброшенное футбольное поле. Тощая корова, отбрасывая мордой обрывки бумаги, выщипывала редкие пучки травы. Мимо, как пули, неизвестно, кем и в кого пущенные, со свистом проскакивали машины. На шею мне легла ее рука, в лицо ударило дыхание, пахнущее можжевельником. Джик!

Вот откуда «головокружение»!.. И как это я раньше не унюхал? Чудом не врезались в рефрижератор, по счастливой случайности не столкнули нас в кювет обгоняемые грузовики.

— Трусишь, мальчик? На, хлебни. — Навалившись мне на колени, она извлекла из «бардачка» пластмассовую флягу. — Ты возвратившийся Одиссей, надо отметить!

Я брезгливо отвел ее руку, отшвырнул как кусок те ста.

— Заробел? Я и не знала, что ты такой маменькин сынок.

— Ты пьяна! Терпеть не могу пьяных, — пытался я отодвинуть её расслабленное тело.

— Дурачок! Послушал бы настоящих мужчин. Пьяные-то сговорчивее…

Удалось оттолкнуть. Плюхнулась на руль. С собранных в пучок волос соскочила стягивающая их резинка, и тяжелая темная волна упала на неестественно бледное лицо, белое как бумага. Сквозь пряди бессмысленно косили глаза: один смотрел на подошедшую к автомобилю корову, другой прямо на меня, пустой, холодный — нет, не стеклянный, а точно ямка в талом снегу, из которой только что брызнула вода. Я нажал ручку дверцы и выскочил на чистый воздух.

Сбежал с насыпи шоссе и широко зашагал к склону, иссеченному кривыми улочками окраины. Пригород еще долго дышал мне в затылок запахами сосен, травы и коров. Вдалеке, окруженная зелеными деревьями, виднелась островерхая крыша, не так давно перекрытая цветным шифером. Вилла Мейрунасов? Но в этот момент она нисколько не интересовала меня. Когда я оглянулся, шоколадная «Волга» разворачивалась. Через минуту она пронеслась мимо, прочертив на влажном асфальте две почти прямые линии. Мейрунайте пьянеет, только когда останавливается…